Феодора
Шрифт:
Верхние кварталы улицы Женщин, примыкавшие к площади Афродиты, считались относительно безопасными, по ночам их охраняла городская стража, получавшая дополнительную плату от состоятельных куртизанок.
В отличие от несчастных обитателей Стабул, большинство проституток жили на улице Женщин по доброй воле. Следуя жестким римским нравам, дочь наследовала профессию матери, не обучаясь ничему иному и не зная ничего другого, не испытывая ни сожаления, ни стыда, а, наоборот, считая служение Афродите и Астарте [5] чуть ли не священным долгом.
5
Астарта — в западносемитской мифологии богиня любви и плодородия, богиня-воительница
Такова была улица Женщин, тянувшаяся через весь Константинополь, подобно змее с завораживающими драгоценными глазами, — самое большое в мире прибежище порока и свободной любви.
Пьедестал мраморной Афродиты, стоящей на площади, был всегда украшен гирляндами цветов, миртовыми ветвями и женскими безделушками: кольцами, серьгами или просто монетками. Часть украшений были дорогими, остальные же — довольно грубые поделки, свидетельство бедности их владелиц. Все эти подношения попадали сюда вместе с мольбами о защите и покровительстве из уст женщин, не желавших принимать христианскую веру и отвергавших единого Бога.
С самого своего начала христианская религия беспощадно боролась с многобожием и проституцией. Плотская любовь была объявлена позорной, а поклонение Афродите — противозаконным. Однако многие женщины тайком приходили к нагому изваянию покровительницы любви и украдкой оставляли у ее подножия свои дары, стараясь побыстрее затеряться в толпе.
В то майское утро мраморная Афродита, усыпанная цветами, была особенно прекрасна, а рядом с ее пьедесталом расположилось невероятно уродливое существо, словно подчеркивая прелесть богини своим безобразием. Прохожие поглядывали на него с нескрываемым отвращением. Существо не стояло и не сидело, как обычные люди, а лежало в корзине, похожей на клетку. Корзина была закреплена на спине крошечного ослика, часами терпеливо стоявшего со своей странной поклажей. Бесформенное тело нищего напоминало обрубок, обернутый в лохмотья, ноги были хилые, немощные и кривые, будто лишенные костей, только руки были сильные, мускулистые и длинные, с хваткими кистями, привыкшими протягиваться за милостыней.
Зато голова! Голова этого страшилища возвышалась на тонкой шее над хилыми плечами, клонясь назад под собственной тяжестью. В сравнении с тщедушным телом она казалась громадной и жуткой: ни единого волоска, лоб и подбородок изувечены, рот растянут. Но с этого безобразного лица неожиданно смело и умно смотрели проницательные глаза, заставляющие вздрогнуть и отшатнуться, крестясь, заглянувшего в них зеваку. В них таились скрытая мощь и угроза.
«Обол! Один обол [6] ! — без остановки тянуло существо низким, гнусаво квакающим голосом. — Пожертвуйте один обол несчастному, ваша милость! Ради Иисуса Христа, одну только монету! Господь видит, что я сам не могу зарабатывать себе на хлеб, а нужды у меня самые скромные!»
6
Обол — мелкая медная или бронзовая монета, составлявшая 1/288 византийского золотого солида
Иногда сквозь мольбы и просьбы проскальзывали слова, заставляющие многих насторожиться:
«Я буду молить Господа, ваша милость, и если вы будете так щедры и не обидите несчастного калеку, он принесет вам удачу, убережет от злых языков, спасет от лжесвидетелей и ложных обвинений!»
Эти слова заставляли кошельки открываться. Византийцы боялись собственного правительства, наводнившего город шпионами, — а этот нищий вполне мог оказаться одним из них. Нередко случалось, что удачливый купец в одно отнюдь не прекрасное утро обнаруживал свое имя в списке преступников, а свое имущество — конфискованным только потому, что не пополнил императорскую казну скромным даянием.
Нищего на ослике звали Айос, что в переводе с греческого означало «святой», однако святости этот калека был лишен начисто. Он был рожден обычным нищим, а уродом его сделал собственный отец, также живший подаянием. Ребенка изувечили в раннем детстве, специально придав телу и конечностям безобразную форму в расчете, что так ему будет легче выклянчить милостыню, вызывая жалость у окружающих. Старый нищий умер в полной уверенности, что оказал сыну неоценимую услугу и обеспечил ему верный кусок хлеба.
Что касается самого Айоса, то он давно свыкся со своей участью. Не проклиная судьбу, а скорее весело выходил он на свой ежедневный промысел. И при этом ни на минуту не уставал наблюдать.
Площадь Афродиты вбирала в себя пять самых больших улиц, тянувшихся из разных частей города, и здесь рано или поздно оказывался всякий, кто приезжал в столицу.
В это утро Айос увидел толпу фригийских моряков в остроконечных шапках, жадно глазеющих по сторонам и отпускающих скабрезности вслед каждой юбке. За ними прошагал фанатик с безумными глазами, спутанной гривой и в рваной одежде отшельника. Потом показались двое мужчин: один пожилой и статный, в старомодной тоге, другой — совсем юный, завитой и надушенный, с веточкой мирта за ухом. Оба направлялись в сторону невольничьего рынка. Молодого окликнула группа разодетых в пух и прах юнцов, толпившихся у винной лавки. Он замедлил шаг, но пожилой проворчал что-то неодобрительное о бездельниках, и юноше пришлось подчиниться. С несчастным видом он поплелся вслед за своим спутником.
Через площадь проследовал караван тощих и высокомерных верблюдов, ведомый такими же тощими и высокомерными погонщиками-арабами, презиравшими этот странный и непостижимый для них город. Проковылял на своей деревяшке одноногий Исавр, опираясь на костыль. Перекинувшись парой непонятных слов с Айосом, он поспешил прочь, приметив приближающийся отряд гвардейцев. В белоснежных одеждах, серебряных шлемах, с пиками, сверкающими на солнце, воины выглядели весьма внушительно.
С другой стороны на площадь вступила еще одна процессия — узники в ножных кандалах, глухо позвякивавших при каждом движении. Несчастных с озлобленными и затравленными лицами гнали вооруженные стражники и надсмотрщики с бичами.
Для сидевшего в корзине Айоса все увиденное имело особый смысл. Отряд воинов-эскувитов, иначе — дворцовых гвардейцев-стражников [7] , вместе с толпой моряков означал, что в порт вошло фригийское судно, груженное золотом для императорской казны, и солдаты должны обеспечить охрану драгоценного груза.
Пожилой человек и юноша были, разумеется, отцом и сыном. Сенатора Полемона Айос знал в лицо, а молодой человек собирался вступить в брак, об этом говорила миртовая веточка за ухом; на невольничьем рынке им необходимо было купить рабов для услужения в новом доме юноши. Айосу захотелось узнать о дне бракосочетания поточнее — обычно там, где шел свадебный пир, щедро подавали.
7
эскувиты, или экскубиты, составляли отряд личной гвардии императора; отряд был образован около 457 года
Рабов в кандалах вели в порт, на военные галеры, где им уготовано быть прикованными к скамье и веслам до самой смерти. За последние дни Айос видел уже две такие процессии и невольно припомнил слухи о новом военном походе к берегам Персии.
Мрачный фанатик был монофизитом [8] , членом влиятельной религиозной секты из Египта, противостоящей православию. Скорее всего затихшие было на время стычки и распри между двумя ветвями христианства снова обострились.
8
то есть последователем христианской ереси, монофизитства, отрицавшей человеческую природу Христа