Фермер
Шрифт:
— Вы не могли бы объяснить, почему американский народ не возмущается дискриминацией заключенных? Ведь шлют к нам исключительно афроамериканцев! Вы заметили?.. Нет, в самом деле! Просвещенная, демократическая страна, и такие перекосы во внешней политике!.. А поддержка существующего нелегитимного режима? Это ведь вредительство! Без поддержки Америки нынешнее правительство рухнуло бы уже на утро! Вы согласны со мной?.. — худой плешивый завсегдатай тусовки наседал на обескураженного потоком слов профессора. Блестя полированной макушкой, он как птица-говорун гремел пустыми трескучими фразами, не давая
Роджер изображал заинтересованность, по мере сил надувал щеки и не забывал поддакивать в стиле "Заграница нам поможет!". Правда, для полной идентичности с Кисой Воробьяниновым не хватало потомка турецкоподданных. Но новая инкарнация Бендера в это время медитировала под матерные вопли в пикапе, сгрузив всю тяжесть шпионской миссии на бедного профессора русской словесности, и не собиралась участвовать в дурном представлении.
— Эшелоны… Зачистки… Братские народы… Газеты закрывают по косому взгляду… Прикладами в спину, в спину… Детей не жалеют, суки кэгэбешные!.. Стреляли… Нет, не в меня, но я слышал, мне рассказал… И эшелоны…
Выбравшись на улицу, на свежий воздух, дознаватель-неудачник потряс головой, выбивая из натруженных ушей остатки фраз. Казалось, что через него прокачали все дерьмо мира, заправив для остроты истерией и ненавистью к окружающим. И все — с улыбками и клятвами в вечной дружбе. Фантастический коктейль. Если бы его подавали вместо выпивки, стоило бы использовать два пальца и опорожнить желудок. А так — одна надежда, что задубевший от бесконечных чужих жалоб мозг отключился на первой же минуте.
Задремавший в кресле Фермер встряхнулся, разглядывая вернувшегося агента, и недвусмысленно уперся взглядом в его мрачное лицо.
— Через час в двух кварталах по улице, вон туда. Человек будет ждать. Но просил его перед другими не выдавать, он еще пожить хочет.
— Поживет, мне его кишки без надобности. Главное, чтобы не выдумками дристал, а то каждый второй в округе непризнанный гений, что в политике, что в жизни. И все тут, у параши, лучшие светочи человечества, бля.
— Он вполне приятный человек! — возмутился Роджер, обидевшись за найденного информатора. — Работал в секретариате большого университета, умный, начитанный. Даже преподавал делопроизводство перед тем, как его забрали.
— Пусть хоть финансы и корпоративное право преподает, здесь это очень актуально. Мне — похуй! Главное — чтобы к цели привел.
Негр помялся, не зная, куда спрятать руки, суетливо перебиравшие тряпки, потом все же решился:
— Федор, я тебя прошу, не надо его убивать… Пожалуйста.
Фермер недобро усмехнулся и резко бросил в ответ:
— Надо же, даже имя мое знаем… Еще раз говорю: выведет на груз, и пусть катится куда хочет, мне до него дела нет. Но если фуфло впарит, отдам Чохе. И даже слезинки не пролью над твоей бумажной крысой. Понял, умник? Ты обещал найти серьезный контакт, ты должен слово сдержать. Или так черножопой обезьяной и останешься навечно. Потому как здесь верят только делам. И за первую же ошибку спишут под чистую, без сожаления…
Через час, сменив белую жилетку на видавший виды бурый балахон, мрачный латифундист в сопровождении работников пристроился рядом с темным узким проходом, ведущим в скопление кривых переулков. Обещанный информатор запаздывал, и Фермер тихо наливался желчью, пока лишь молча играя желваками. Но вот сбрякала в подворотне банка, прошуршала бумага, и к троице выбрался худой нескладный дяденька-переросток, чей гордый профиль даже в темноте демонстрировал произраильскую родословную.
— Вот, Исаак Моисеевич, — представил мужчину Роджер, переживший перед этим под насмешливыми взглядами торговца не лучшие пятнадцать минут в своей жизни.
— Приятно познакомиться, — буркнул охотник за бомбой, крепко пожав руку и задержав чужую ладонь в своей. — Значит, вы знаете, где лежит упавшая боеголовка.
— Простите, но это недоразумение… Я не знаю, где лежит эта страшная штука, — замямлил гость, безуспешно пытаясь освободить руку. — Ваш коллега… То есть не ваш, а американский коллега… Он меня, видимо, не совсем правильно понял. Я…
Фермер покосился на поперхнувшегося профессора могучего русского языка, после чего указательным пальцем левой руки пришпилил замершего Исаака Моисеевича к кирпичной стене, словно жука на булавке.
— Ребята, хуже всего, что я ничего не понял… Вы на пару мне обещали дать адрес. Один рассказывал о светлом будущем нашему потомственному людоеду, другой мне по ушам ебошил со страшной силой. И теперь вдруг оказывается, что все это не так, и целку вам драли не по любви, а по статье за совращение малолетних… Знаете, пил вчера, утром был благостен и добр без меры. Но уже вечер, и время шуток закончилось… Оба, в темпе, что за херню вы тут устроили?
Нахлебавшегося историй про кровавую гэбню Роджера просто прорвало. Он частил словами, периодически путая английские, русские, и какие-то свои древние диалекты, доставшиеся в наследство от бабушки. Его можно было понять: голос торговца эксклюзивной зеленью обещал быструю и неприятную смерть:
— Ноу, ноу! Он не знает о боеголовке! Зато он знает человека, который даст адрес! Это единственный человек, которого я смог найти! Йес, ван онли! И господин Исаак не обманывает, ему от нас ничего не надо! Наоборот, он будет рад, если мы уберем эту штуку подальше, чтобы…
— Шадап, умник… А ты, дитя Моисея, открывай рот. Только медленно и внятно, чтобы я тебя услышал и понял. Потому как завтра утром я хотел свое барахло уже пощупать и домой отвезти, а не нырять в засраный канал, в надежде найти там товар. Итак, что за херню ты мне можешь рассказать, гандон обрезанный?
Бывший специалист по делопроизводству перестал стучать от страха зубами и тихо прошептал, косясь в черноту прохода:
— Я сам не видел эту штуку. И никто из наших не видел. Говорят, ее прибрали к рукам садовнические, но точно не известно… Зато от них сбежал молодой человек, который может рассказать подробнее. Очень хороший молодой человек.
— Кто он?
— Японец, турист. Был здесь, когда все началось, потом никак выбраться не мог. Спокойный, вежливый, но почти не говорит по-русски.