Фея Темной
Шрифт:
Почти теряя голову от животного желания, Мел дала единственно возможный ответ.
— Да.
В его глазах блеснул победный огонёк и рука потянула девушку ниже, пока её губы не попали в обжигающий плен его рта, мгновенно здаваясь на милость победителю.
Стэфан двигался стремительно и хищно. Миг и она уже была под ним, а он всё продолжал целовать её, скользя губами по губам, изучая её рот языком, толкаясь им в извечном ритме. Его тяжесть так идеально давила на её распростёртое тело, член скользил по мокрым складочкам, раз за разом задевая пульсирующий клитор, отчего перед глазами у неё вспыхивали искры и дыхание сбивались ещё больше, до чёрных точек перед глазами и ощущения кружащейся реальности. Ещё одно скользяще-острое движения и она забилась под ним, молотя пятками по матрасу, мыча что-то нечленораздельное ему прямо в рот, слишком возбуждённая, чтобы сдержать подкатывающий оргазм, и ничего так не желая как ощутить наконец его в себе. Но вместо этого снова почувствовала дразнящее, почти невыносимое, прикосновение твердой плоти. В тот же миг жёсткие пальцы нашли её соски и больно сжали, немного оттягивая. И Мел задохнулась в крике освобождения, дрожа и выгибаясь, снова и снова чувствуя, как её накрывает с головой волной острого, как лезвие, оргазма.
Не позволяя ей прийти в себя, Стэфан немного отстранился, находя головкой вход, и ударил резко бёдрами, заполняя её до отказа. Объединяя их в одно целое. Мелора запрокинула голову, рыча как животное, упираясь макушкой в матрас и мечтая, чтобы этот миг острого на грани с болью единения длился вечно. Чтобы этот мужчина любил её вечно. Так иступлённо, словно в ней целый мир. Она хотела быть его миром.
— Люблю тебя. — стонала Мел снова и снова, мотая головой по сбитым простынями.
Стэфан же сжигая её в пламени своих глаз, выпрямился, не выходя из её тела, и подхватил под колени, заставляя поднять и выпрямить ноги, сводя их вместе и закидывая себе на плечо. Мужские ладони крепко держали её лодышки, делая абсолютно открытой и беззащитной. И в этой позе толчки его плоти чувствовались ещё сильнее, он словно пронзал её, раз за разом вбиваясь в покорное тело.
— Скажи ещё раз, маленькая. — прорычал он, кусая её за икру.
— Люблю тебя. — уже почти рыдала она от пронзающего её удовольствия, вскрикивая от каждого толчка.
— И я тебя. Запомни это. Люблю тебя больше жизни. Я только твой и для тебя.
Кровь шумела в ушах. Её тело, чувства, душа больше ей не принадлежали и для Мел существовал только этот мужчина, только его власть над ней, а её над ним, только их любовь и страсть, которая творила с ней невыносимое безумие. Только эти удары его плоти, толкающие её в бездну оглушающего и ослепляющего наслаждения. Толчок, шаг, толчок, шаг — падение, полёт.
И как кульминация, его губы выпивающие её дыхание и вдыхающие своё. И крепкие объятия, смыкающиеся на безвольно дрожащем теле.
— Спи, маленькая. Я так люблю тебя. Прости меня за всё. — тихое ей на ухо.
— Я простила. — прошептала она, зарываясь лицом ему в подмышку. И позволяя себе уступить, внезапно накатившей, непреодолимой усталости и сонливости. — Не уходи. Держи меня.
“Я простила.” Слова стянувшие ему жилы в болезненной смеси облегчения и сожаления. Его великодушная храбрая девочка смогла простить ему его злодеяния, значит, возможно, сможет простить и то, что он собирается сделать ей во благо. Стэфану отчаянно хотелось в это верить. Иначе было слишком больно. И невозможно избавиться от чувства, что он её предает.
Он не плакал, когда его ребёнком лупила родная мать. Не проронил ни единой слезинки, когда его секли храмовники плетями в угоду придурковатому старику, он всю жизнь считал себя выше этого. А сейчас глаза жгло непролитыми слезами, и к горлу подкатывал горький ком. Ему не хотелось уходить от неё, хотелось растянуть эти мгновения навечно. Но решение было принято. Он должен вернуть ей то, что отобрал. Вернуть полноценную жизнь. И семью.
Отпуская мирно спящую под его заклинанием девушку, чувствовал себя так, будто отрывает куски от сердца. Глупой мышцы, что смогла полюбить. Как немощный древний старик, поднялся с кровати и подобрал свою одежду. Небрежно натянул на мёрзнущее тело и, открыв портал, как был, босиком шагнул на каменный пол своей лаборатории. Поборол трусливое желание спрятаться от своих чувств в аналитическом трансе. Нет. Он выпьет эту чашу до дна и насладится каждой каплей. Потому что даже боль и страдания делали его во стократ живее, чем он когда либо был до Мел.
Его записи с формулой ритуала лежали на том самом столе, где он взял её в их брачную ночь. И, притянув к себе гримуар, мужчина будто наяву ощутил её запах, присутствие, услышал сладострастные стоны. Мотнул головой, прогоняя видение. И сосредоточился на записях. Все его исследования показали, что востановить связь её человеческой ауры с животной ипостасью уже нереально. Возможно, если бы Мел попала ему в руки тогда, после использования артефакта, он бы смог это сделать по свежим следам. Но не сейчас, когда эти линии уже атрофировались. Поэтому, Стэфан нашёл только один вариант. Наростить новые. Эта поначалу безумная идея, в конце концов укоренилась в его мозгу, заставив искать варианты воплощения. И способ был. Вот только почти нереальный. Требующий колоссальной затраты сил. В первую очередь от Мел. Её организм мог не справиться.
И Стэфан сделал всё возможное, чтобы обеспечить себе возможность подпитывать её магические и жизненные силы, связав их в одно целое. Когда придёт время и она окажется в пентаграмме, именно он будет платить выставленную цену. Жаль только он никак не сможет себе забрать всю боль, постарается только облегчить… и оборвать брачную связь в последний момент, чтобы не утянуть её с собой. И чтобы уж наверняка, обеспечить любимой удачный исход, мужчина сознательно позволил Шэанарду навесить на свою жену маячок. Она сможет позвать помощь, когда всё закончится. Уж Аданар в компании жрицы Тёмной смогут выходить его Мелору.
А сейчас нужно собраться и доделать нужные рассчёты. И подготовить всё для ритуала. Уже на рассвете наступит самое благоприятное время и нужно будет начать.
Глава 28
Как быстро прошла эта ночь. Не спавший уже пару суток Стэфан, держался лишь на тонизирующих заклинаниях. Тянуть дальше было некуда. Всё готово. Пентаграмму он начертил на чистом его стараниями полу в спальне, не желая ложить Мелору на каменный пол в лаборатории. Его пока ещё жена спала мирным крепким сном, который он усердно поддерживал, не позволяя ей очнуться.
Сомневаться в том, что она откажется, как только поймёт что именно он задумал, не приходилось. Чистая душой, любящая и самоотверженная, его девочка, ради которой он жизнь готов отдать. Собственно, уже совсем скоро.
За окном вершины Андуин начали окрашиваться в алый цвет, знаменуя начало нового дня. Его последнего. Подошёл к кровати, застыл на миг, разглядывая прекрасное лицо с пухлыми приоткрытыми губами, густыми веерами ресниц, отбрасывающими тени на бледные щёки. Малодушно подумал, что может не стоит это делать сегодня, может стоит дать ей время отдохнуть после всего, что случилось. Но сам же себя и оддернул. Ждать нельзя. Чем дольше она с ним, тем сильнее их связь, тем сложнее её будет разорвать даже на смертном одре, даже ему. И в результате будет страдать без него. Этого он точно не мог допустить. Сейчас же можно обойтись малым. Она потоскует немного и сможет жить дальше. Возможно даже её зверь выберет ей другую Пару. И другой мужчина будет любить это сладкое прекрасное тело, целовать эти губы, и пропускать сквозь пальцы шёлк её волос. А он даже убить его не сможет за это.
Низко зарычав от безысходности, Стэфан сжал до хруста челюсти и склонился к спящей девушке. Подхватил на руки, прижал к себе, вдохнул её тонкий аромат и пошатнулся от сокрушительной боли в груди. Обвёл ещё раз затуманенным взглядом любимое лицо, поцеловал растрёпанную макушку и, едва переставляя ноги, подошёл к начёртанной пентаграмме. Буквально рухнул на колени и бережно уложил девушку на отведённое ей место. Развёл руки, чётко расположив в нужных лучах, то же самое сделал с ногами. Немножко подвинул голову и, склонившись, запечатлел на губах последний поцелуй, зажмурившись до тёмных пятен перед глазами. Оторваться от её губ, прощаясь, было самым тяжёлым, что ему доводилось делать в обеих своих жизнях.