Фиалок в Ницце больше нет
Шрифт:
Да и не мог, потому что ему надо было находиться в строю, принимая участие в криминальной войне за передел сфер влияния в Питере.
А дальше Хряк превратился в сердечного друга Светланы Игнатьевны (и одним своим видом навел немалый страх на ее бывшего и его новую пассию – все же месть сладка!), она стала регулярно оказывать медицинскую помощь кое-каким его корешам, а один из них весьма интересовался доступом к наркотическим средствам…
Дурой Светлана Игнатьевна не была, всегда соблюдала осторожность, но и свою выгоду упустить
Она знала, что была у него только номером два, так как у Хряка имелись жена и детишки, но тут уж выбирать не приходилось. В обычной жизни немногословный, в делах постельных Хряк был более чем энергичным, и это не шло ни в какое сравнение с бывшим Светланы Игнатьевны, который теперь лебезил перед ней и трепетал перед ее новым грозным приятелем, называя его при редких встречах по имени-отчеству.
Одного этого было достаточно, чтобы связаться с криминалом.
Ну а помимо морального удовлетворения Светлана Игнатьевна получала и кое-какое финансовое. На «скорой» она что зарабатывала – верно, сущие копейки! А тут еще и Союз накрылся медным тазом, и медицина вообще оказалась не у дел.
А настоящие дела вершили такие, как Хряк, точнее, как те, кто стоял над ним в криминальной иерархии. Хряк что, он был только тупой исполнительной шестеркой, однако Светлана Игнатьевна не намеревалась останавливаться на достигнутом.
А что, если организовать свою даже не подпольную, а вполне официальную частную клинику, клиентами которой стали бы Хряк и его кореша? Они режутся, стреляются и махаются каждый божий день, и в итоге всем нужна медицинская помощь.
Идея была заманчивая, и Светлана Игнатьевна работала над ее реализацией. Ну а пока что промышляла тем, чем могла: опять же, к примеру, наркотой, но в разумных пределах – слишком большую недостачу на «скорой» могли бы заметить.
Не пренебрегала Светлана Игнатьевна и возможностью посредством своей профессии оказаться в домах незнакомых людей. Разглядеть и разнюхать, кто и как живет – и, главное, что нажил.
И чем можно поживиться.
Не раз и не два давала Светлана Игнатьевна Хряку и его корешам наводки на занятные хаты, в которых побывала: там вот импортной техники полно, у этих мадам вся в золоте и мехах, тут дача в антиквариате или вот у безумной старушки, некогда звезды сталинских комедий, шкатулка с бриллиантами, да прямо вот такими.
С каждого подобного гоп-стопа Светлана Игнатьевна имела свой процент, за этим она следила строго, все должно быть честь по чести. Раз наводку дала, то должна быть и награда.
Хряк заявился уже поздно ночью, и Светлана Игнатьевна, встречая своего милого, быстро подала ему водки. Тот, выпив, принялся приставать к энергичной фельдшерице.
После
– Гришенька, я сегодня у одного старче была на квартире, там, в доме советской элиты на Карповке…
Гриша засопел, что, однако, свидетельствовало о его интересе: он уже давно понял, что Светлана Игнатьевна – еще та штучка.
– Ну, так называемое «Дворянское гнездо», где вся наша ленинградская интеллихэнция обитает…
Гриша продолжал сопеть. Светлана Игнатьевна, поглаживая его по безволосой жирной груди, заявила:
– Там у академика Каблукова Ильи Ильича ишемический инсульт приключился. Дедушку отвезли в Джанелидзе и откачали: жить будет, даже, вероятно, без особых последствий, но, наверное, недолго.
Она расхохоталась, а Гриша начал ее снова тискать.
– Что, мой орел, тебе со мной хорошо? А будет еще лучше, когда я скажу, что у этого академика вся квартира в картинах!
Гриша перестал ее тискать.
– Нет, ты продолжай, продолжай, мне так приятно! И, поверь, я в живописи не особо соображаю, но это не все эти дурацкие пейзажи или идиотские портретики, которые на барахолке пять штук за два рубля продаются. Это настоящие шедевры! Ты знаешь, что такое шедевр, Гришенька?
Гришенька, вероятно, не знал, но догадывался.
– Там картин десятки, если не сотни! Прямо как в Эрмитаже! Ты когда был последний раз в Эрмитаже, Гришенька, наверное, когда в школе учился?
Вероятно, и тогда даже нет.
– Я так внучке этого старого хмыря и сказала, а она сразу смутилась. Ну, такая, из разряда тургеневских барышень. Там настоящий музей, и картины эти, поверь мне, стоят ой как дорого! Их если коллекционерам продать или вообще за бугор отправить, миллионы принесут. Слышишь, Гришенька, миллионы!
Гришенька отлично слышал.
– Старичок пока в Джанелидзе, я стану отслеживать, как долго он там будет находиться. У него только одна эта внучка, студентка, наверное. Больше, как я поняла, никого нет. У такой всю дедушкину коллекцию изъять – раз плюнуть!
Гриша снова принялся проявлять сексуальную активность.
– Ты ведь у себя наверх сообщишь, Гришенька? Только учтите, я хочу свой процент! И там просто гольной силой не возьмешь, дверь как в банке, сигнализация, причем кодовая, замков хитроумных – масса! А ключики-то у внучки…
Наконец Хряк подал голос:
– А девчонка-то хоть смазливая?
Ударив милого по лысине, Светлана Игнатьевна заявила:
– О чем ты думаешь, Гришенька? Не об этом думать надо, а о том, как у нее ключики изъять и без проблем проникнуть в дедушкину квартиру. Ну понимаю, думать – не твоя прерогатива. Ты знаешь, что такое прерогатива, Гришенька? Нет, ну и хорошо, что нет. Ты, главное, у себя наверх сообщи. И упомяни, что я хочу свой процентик…
Ее рука поползла вниз, и над остальными событиями той ночи в спальне энергичной фельдшерицы Светланы Игнатьевны опустим стыдливо занавес.