Фигурки страсти

Арсеньева Елена

Конечно, если надеть самые широкие очки, прилегающие к лицу, пресловутого un bleu видно не будет. На улице, правда, довольно пасмурно, в очках Алёна будет выглядеть довольно странно… Да и ладно, может, солнце еще выйдет. А кроме того, в глазах трудолюбивых и милых, но довольно ортодоксальных бургундцев-мулянцев она со своими пробежками и так выглядит немножко la folle – сумасшедшей.

Что ж, каждому свое: кому пшеницу сажать-убирать, кому детективчики писать и по бургундским дорогам бегать…

– Ты уверена, что мы можем поехать в бассейн? – не без робости спросила Марина, когда после завтрака начали собирать вещи.

Морис поглядывал на гостью с нескрываемой жалостью. И ворчал, мол, даже он знает, что при

ударе нужно немедленно прикладывать лед, тогда синяка может не быть… а вы обе такие безответственные… и вот – пожалуйста…

– Конечно поедем! – лихо ответила Алёна, которая, при всей своей безусловной безответственности, была человеком очень ответственным, а потому не могла допустить, чтобы любимые ею люди, можно сказать, ее семья, лишились такого удовольствия. – Надеюсь, нас не завернут от r^'еception. Только бы дежурная не испугалась…

Столик при входе в бассейн миновали, впрочем, совершенно спокойно: дежурной на месте не случилось. Поскольку чуть припоздали, промчались на рысях в раздевалку, где никого тоже не было. Точно так же пустовали туалет и душевые. И вот четверка наших дам, предводительствуемая Морисом, вступила под своды основательной и респектабельной писины (извините, но именно так, la piscinе, в женском роде, называется по-французски плавательный бассейн), состоящей из трех отсеков – для взрослых, для детей и для малышни. Народ из окрестных городков и деревень собирался сюда тоже самый респектабельный.

И вот вообразите картину, которая открылась многочисленным буржуазным взорам: впереди шествуют Морис с Мариной – оба стройные, даже худые, в консервативных темных, дорогих купальных костюмах, олицетворение бонтона и комильфо; за ними идут две хорошенькие, как ангелочки, девочки в закрытых купальничках (во Франции, надо сказать, считается жутко неприличным девочкам, даже самым маленьким, щеголять с голой грудью… лифчики там начинают носить чуть где что проклюнется); а замыкает процессию высоченная и фактурная (бедра, бюст!) особа с разбитой физиономией, фингалом под глазом и кроваво исцарапанными ногами, которые вдобавок начинаются от ушей. И с руками хоть и не от ушей, но тоже в полосочку.

Проститутка-уголовница! Где такую нашли? Наверное, русская!

Да, Алёна ничуть не сомневалась, что все посетители бассейна мигом определили ее национальность. И опять благодаря ее внешности.

Вздернув подбородок – у советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока! – и сдерживая смех (плечи идущей впереди Марины аж тряслись по той же причине, да и Морис порой оглядывался и хитро подмигивал), Алёна довела Танечку до лягушатника и там уселась в самом глубоком местечке, где вода доходила ей, сидящей, аж до груди. Исцарапанные колени поднимались над водой, блики играли на un bleu… Красотища! Неудивительно, что все, кто проходил к дверям во двор (здание было окружено лужайками с мягчайшей постриженной травкой, там можно было посидеть в шезлонге или поваляться прямо на траве, а потом, пройдя строгую систему душей и водных дорожек для ног, снова вернуться в бассейн) или возвращался оттуда, так и пялились на русскую уголовницу. А та сначала встречала прямо и открыто каждый устремленный на нее любопытный взгляд, но потом отвернулась – ей надоело строить из себя героиню фильма «Посол Советского Союза». Тем более что Танечке требовалось внимание: девочка съезжала с горки и желала, чтобы Алёна ее ловила.

Это было упоительное занятие для них обеих, они и не заметили, как миновал оплаченный час, и Морис замахал своей команде: пора, мол, двигать домой.

Алёна уже совершенно спокойно прошла сквозь строй взглядов, и скоро вся компания загружалась в машину, готовясь вернуться домой.

– Какие есть предложения? – спросил Морис.

В тот момент он выруливал из переплетения вполне средневековых улиц Тоннера. Автомобиль медленно проехал

мимо самого любимого Алёной здания – дворца Крюссолей. Некогда в этом доме родился Шарль Д’Эон, один из загадочнейших персонажей русской и французской истории, не то мужчина, не то женщина (он принимал то один, то другой образ в зависимости от того, какие цели преследовал: как женщина соблазнил короля Людовика XV, как мужчина – императрицу Елизавету Петровну, а уж менее значимых побед в ипостасях обоего пола на его счету несчитано). Здесь был музей, и толпа туристов уже окружила дом, ожидая открытия. Проехала мимо машина окружной жандармерии, вернулась и стала чуть поодаль.

– Хотят ли дамы сразу в Мулян или…

– Или что? – полюбопытствовала Алёна, поправляя очки.

– Сегодня воскресенье, – с таинственным видом напомнил Морис. – Все достопримечательности работают, все рынки, всё вообще!

– И что? Поедем в какой-нибудь замок? – спросила Марина. – Или на пюс?

Всем известен March^'е au Puce – Блошиный рынок. Это название самого крупного рынка подержанных и антикварных вещей в Париже. Но puces, пюсы, многочисленные «барахолки», по воскресеньям открываются чуть ли не на каждом рынке, в каждом квартале Парижа и в других французских городах и деревнях. Иногда они превращаются в целое событие для округи. И такие местные пюсы, которые по-другому называются vide-greniers, то есть «опустоши чердаки», Морис и Марина старались не пропускать. Очевидно, они уже наметили маршрут и на сегодня.

– А Талле нам не по пути будет? – нерешительно спросила Алёна. – Я бы еще туда заглянула. В прошлый раз экскурсию сократили: была закрыта выставочная комната – какой-то срочный ремонт понадобился, да и фрески в Башне Лиги обвалились.

– Серьезно?! – ужаснулся Морис. – Надеюсь, вас в то время там не было?

Марина перехватила взгляд Алёны в зеркальце (Марина сидела впереди, рядом с мужем, а Алёна на заднем сиденье, с девчонками) и подмигнула подруге.

Им было что вспомнить! Два или три года назад наши дамы были отвезены Морисом на экскурсию в Шамбор. Поскольку сам он осматривал знаменитый шато Франциска I не раз и не два, ибо родом был из близлежащего Тура (о чем свидетельствовала даже его фамилия – Детур, Detours, как бы «Из Тура»), то решил вздремнуть в машине. Дамы же от достопримечательностей реки Луары (осматривали уже четвертый замок подряд!) до того устали и проголодались, что тоже решили пофилонить и контрабандно сбегать в «Макдоналдс» на заднем дворе замка. Сия «едальня» Морисом жестоко презиралась, и вход туда для семьи был настрого запрещен. Даже произносить название бистро было нельзя – между собой его называли «плохое место».

И надо же такому случиться: в то время, когда Марина с Алёной поедали бигмаки и американские пирожки, запивая фантой (фастфуд бывает иногда все же клинически вкусен), в какой-то там опочивальне в Шамборе обвалилась лепнина с потолка. Никого не задавило, к счастью, но известие об этом немедленно было передано по радио и телевидению. И вот вообразите себе триллер: Морис дремлет в авто, слушая классическую музыку, как вдруг звучит сообщение, что рухнул потолок (так и было сказано сначала) в замке, в котором находились его обожаемая жена и ее лучшая подруга!

Дамы, счастливые, сытые и совершенно ни о чем не подозревающие, выходили из «Макдоналдса», чуть ли не поглаживая сытенькие брюшки, как вдруг завидели Мориса, который мчался к замку, даже не замечая двух наших преступниц.

– Граф изменившимся лицом бежит к пруду, – хихикнула Марина. А потом забеспокоилась: – Что это с ним?

Они побежали следом, окликнули Мориса – и были просто поражены тем, с какими пылкими поцелуями тот на них накинулся. Потом рассказал жуткую историю про обвалившийся потолок, ну а дамы на голубом глазу уверили его, что катастрофа случилась уже после того, как они покинули Шамбор.