Фиктивная жена герцога Санси
Шрифт:
Я была уверена, что не довезу её живой. Рана в живот всегда смертельна, нет от неё лечения. Но монашка с улыбкой на лице уверила меня, что теперь не боится уйти в вечность, раз причастие было принято и тайна доверена свидетелю её исповеди. А мне хотелось плакать. Сестру Паулину было жалко до боли в сердце. Ведь она больше никогда не увидит свою тайну…
Всхлипнув, я вытерла слёзы тыльной
– А ну! Ходу, доходяги, ходу!
Головные прибавили рыси и стали сбиваться на галоп. Дилижанс закачало из стороны в сторону, но я, стиснув зубы, гнала лошадей, не обращая внимания на тряску. Сестре Паулине ещё хуже.
До монастыря Святой мученицы Теодории было недалеко. Не двадцать миль, а всего десяток. Он стоял на отшибе, в пригороде столицы, и с его огородов поставлялись свежие овощи на столы всей парижской знати. Сестра Паулина велела ехать по дороге до развилки, на которой будет стоять трёхсотлетний дуб, и свернуть направо, а там рукой подать до монастыря. А я всё время нервно вглядывалась в тёмную дорогу – не пропустить бы в таком галопе дуб, не проскочить бы развилку! Но нет! Вот он, роскошный красавец, раскинувший крону на несколько десятков пье над дорогой. Не сдерживая лошадей, промчалась мимо справа от него.
И услышала колокола.
Зловеще и заунывно они звучали: бам-м-м, бам-бам-бам-бом-м-м! и маленькие колокольчики вторили: бинь-бинь-бинь-бин-н-н! и затухающий отголосок: дилинь… дилинь… Через три сотни пье я увидела и остов каменного монастыря, надёжно укрытого за высокой оградой.
Осадив лошадей перед монастырскими воротами, я спрыгнула с облучка и бросилась к ним, заколотила кулаками в толстые доски:
– Помогите! Помогите! Она умирает! Сестра Паулина умирает!
От пережитых треволнений мои ноги подкосились, и я осела на землю, продолжая стучать. Слёзы лились потоком, застилая глаза, которые и так плохо видели в темноте, поэтому я не смогла разглядеть тех, кто открыл мне. Но с облегчением отдалась в руки святых сестёр, рыдая уже от радости, что всё закончилось. Как во сне, чувствовала, что меня ведут куда-то, слышала цоканье копыт и скрип рессор дилижанса за спиной, дробный шёпот молитв…
Но её похоронят в стенах монастыря на освящённой земле. Это то, чего она хотела. А я должна позаботиться о её тайне…
– Дитя моё.
Рывком подняв голову, я увидела перед собой мать-настоятельницу. У неё были живые и добрые карие глаза, они смотрели с таким сочувствием, что я едва не расплакалась уже от жалости к самой себе. Но сдержалась, встала и, наклонившись, поцеловала протянутую мне руку с печаткой святой церкви:
– Матушка, благословите.
Она перекрестила меня и взяла за руки:
– Благословляю, дитя моё, да будет твой путь лёгким. Можешь ли ты рассказать, что произошло? Как погибла сестра Паулина?
– Мы ехали вместе в дилижансе. На нас напали бандиты, всех ограбили и убили, а меня… Они собирались увезти меня куда-то.
Снова вспомнила страшное лицо бандита, который собрался развлечься со мной, и поёжилась, ощутив озноб. Мать-настоятельница взяла меня за плечи и повела по длинному коридору:
– Дитя моё, всё закончилось. Тебе нужно отдохнуть. Здесь, под сенью этих стен, ты в безопасности.
– Благодарю вас, матушка, – сказала с чувством. – Если позволите, я останусь до утра.
– Ты можешь остаться и дольше, не беспокойся о внешнем мире.
Со вздохом я покачала головой. Нет. Стать монашкой – это не моё предназначение. Я должна вернуть замок и земли, вернуть титул, позаботиться о братьях и сёстрах. Поэтому повторила хоть и вежливо, но очень твёрдо:
– Благодарю, матушка, этот путь не по мне. Я воспользуюсь вашим гостеприимством лишь на ночь.
– Это мы все благодарим тебя за то, что привезла нам тело сестры Паулины, не оставила его на поругание.
Мне открыли келью, где, кроме жёстких деревянных полатей, была лишь икона на стене и горела зажжённая под ликом божьим лампадка, и я вошла, присела, не заботясь о двери. Здесь мне ничего не грозит, но смогу ли я уснуть?
Конец ознакомительного фрагмента.