Фиктивный брак
Шрифт:
— Ничего, может, все обойдется… Они у тебя опухоль нашли… А может, она доброкачественная? Бывают же доброкачественные опухоли?..
— Катенька, прежде всего ты сама успокойся, — Татьяна была очень бледна, голос ее срывался, а рука, гладившая Катю по голове, дрожала.
— Я слышала, что рак лечат какими-то импортными таблетками, которые очень дорого стоят, — глотая слезы, говорила Катя. — Мы постараемся их купить… Продадим квартиру… Самое главное — чтобы ты не умирала…
— Таблетки… — Татьяна все еще не могла освоиться с мыслью о своей смертельной болезни. — Да не бывает таких
— Нет, я где-то читала, что есть!
Тихо вошел Олег и присел на стул.
— Мамочка, и зачем он только сказал тебе про рак?.. — Катя уже плакала навзрыд.
— Все правильно, — тоже заплакав, прошептала Татьяна. — Надо было сказать.
— Что же теперь делать? Что же теперь нам делать? — повторяла дочь.
— Плохо, что отец не знает. — Олег в сердцах прищелкнул пальцами.
— Не знает… — сокрушенно кивнула Катя. — Но он приедет, когда узнает, обязательно приедет!
Татьяна нежно погладила ее руку.
— Катенька, не переживай. У тебя все будет хорошо. Раньше у тебя была одна я, а теперь есть и отец, и Олег…
— Да, Татьяна Сергеевна, — тихо проговорил Олег, обнимая Катю. Он часто моргал, борясь с подступающими слезами. — Я позабочусь о ней, даю вам слово.
Катя прильнула к матери, и вскоре одеяло на груди Татьяны стало мокрым от слез.
— Ну, Катерина, не плачь! Ты совсем раскисла. Это никуда не годится.
— Не могу-у-у… — выла Катя в одеяло.
— Ревешь, как будто я прямо сейчас умру. А я, между прочим, отлично себя чувствую. Даже голова не болит.
Катя оторвалась от одеяла и посмотрела на мать. В ее глазах блеснула надежда.
— Не болит?
— Нисколько. Честное слово. — Татьяна нашла в себе силы улыбнуться. — Раком можно болеть не один год, так что я еще на твоей свадьбе погуляю. Может, даже внука увижу…
Ее слова вызвали новый взрыв рыданий. Татьяна почувствовала, что этот бесконечный плач начинает действовать ей на нервы. Катя, сама того не желая, лишь усиливала душевные страдания.
— Ладно, Катенька, мне надо отдохнуть, — мягко сказала она, высвобождая свои руки из ладоней дочери. — Оставь меня одну.
Молодые люди стали прощаться. Идя к двери, Катя вытирала слезы и поминутно оглядывалась на мать.
— Мамочка, мы будем приходить к тебе каждый день!
Татьяна ободряюще улыбнулась ей. Но едва дверь закрылась, как она со стоном, прорвавшимся сквозь сжатые зубы, откинулась на подушку…
9
Медленно потянулись дни, заполненные визитами дочери и походами по кабинетам, где необходимо было сделать реоэнцефалографию, компьютерную томографию, УЗИ и множество других обследований, которых требовали от нее врачи. К этим походам Татьяна относилась безучастно, мечтая лишь об одном: поскорее вернуться в палату и снова принять горизонтальное положение. Она постоянно чувствовала усталость и сонливость. Доктор сказала, что это реакция организма на психологический шок, вызванный известием о болезни.
Татьяна оживала лишь по утрам. Она поднималась с кровати и распахивала окно. Палата наполнялась солнцем, теплым сквозняком и щебетом птиц. Ожидая Катю, Татьяна смотрела на больничный сад. Лето стояло ясное, сухое, с пронзительно чистым голубым небом. Август только приближался к середине, но уже ощущалось дыхание осени. В деревьях проглядывала желтизна, листья начинали опадать, засыпая траву и садовые дорожки. Эта камерность в природе была созвучна печали в душе Татьяны и настраивала мысли на скорбный и вместе с тем возвышенный лад. Татьяна думала о том, что все, что она видит за окном, когда-нибудь исчезнет. И что после ее смерти состарятся и исчезнут люди, которых она знала и любила. И лет через сто никто и не вспомнит, что была такая Татьяна, которая жила, училась, чего-то добивалась, чего-то ждала от жизни, неожиданно для себя полюбила и потом скоропостижно скончалась от рака мозга… Ей до слез было жаль своих прошедших дней, счастливых и солнечных, которые умрут вместе с ней…
Думала она и о помятых листах с торопливыми признаниями в любви. Они до сих пор лежат в сумочке, подвешенной к изголовью кровати. С того рокового дня Татьяна так и не перечитывала их, даже к сумочке не притрагивалась, настолько ей это было тяжело. Рана в душе, едва зарубцевавшись, снова может начать кровоточить. Нет, хватит с нее этого невыносимого груза надвигающейся смерти…
Поэтому, когда однажды утром Катя сообщила ей, что ночью из Нью-Йорка звонил Виктор и Олег сказал ему о ее болезни, Татьяна мысленно ужаснулась.
— Контракт уже заключен, но отец может выхлопотать отпуск. Он постарается прилететь, слышишь, мама? Он обязательно прилетит!
У Татьяны внезапно ослабели ноги, ее бросило в жар. Она отошла от подоконника, легла в кровать и некоторое время молчала. На ее лице отражалась мука.
— Прилетит? — прошептала она наконец пересохшими губами. — Но зачем?.. Какой в этом смысл?..
Катя всплеснула руками.
— Мама! Он любит тебя!
— Это уже не имеет значения… — Татьяна закашлялась. Вдыхаемый воздух показался ей сухим и начал царапать горло. — Что нам обоим даст эта встреча? Разве что лишние страдания… Пусть лучше он приедет на мои похороны…
Катя хотела крикнуть: «Мама!», но звук застрял в судорожно сжавшемся горле. С минуту дочь в безмолвном оцепенении смотрела на мать.
Татьяна лежала, запрокинув голову. По телу пробегали волны озноба, в голове скреблась боль.
— Нет! Нет! — в каком-то отчаянном порыве вдруг выкрикнула Катя и схватила ее за руку. Рука была теплая и влажная. — Мама, у тебя температура…
— Это один из симптомов онкологии. — Татьяна попыталась улыбнуться, но губы сложились в жалкую гримасу. — Не обращай внимания. Теперь это часто у меня будет.
— Позвать медсестру?
— А что она может сделать? Аспирину дать? Для меня это как мертвому припарка…
Катя обреченно вздохнула.
— Неужели тебе ничего не нужно?
— Пожалуй, только одно… — Татьяна посмотрела на дочь полными слез глазами. — Я хочу вернуться домой. Когда они закончат свои анализы, я попрошу, чтобы меня выписали. Ты ведь не дашь мне умереть в больнице?
Катя зажмурилась, замотала головой, и вдруг, бурно разрыдавшись, бросилась вон из палаты.
— Катя, — слабо крикнула ей вслед Татьяна, но дочь, оглушенная горем, не услышала ее.