Философ с папиросой в зубах
Шрифт:
Простодушная Марецкая положила в протянутую руку калеки целый рубль. А когда актрисы прошли еще немного по улице, все же спросила у Раневской с сомнением:
— Как ты думаешь, Фаина, он и впрямь слепой? Или меня опять надули?
Раневская убежденно ответила:
— Ни капельки не сомневаюсь, что тот, кому ты подала милостыню, не притворяется. Он действительно слеп как крот.
— Почему ты так уверена, Фаина?
Он же ясно сказал тебе:
— Спасибо, красотка!
*
Однажды чем-то раздосадованная Вера Петровна
— Я знаю, вы только и ждете моей смерти, чтобы прийти и плюнуть на мою могилу!
На что Раневская своим баском язвительно заметила:
— Терпеть не могу стоять в очереди!
*
Рассказывают, что Раневская в семьдесят лет вдруг заявила, что наконец-то приняла решение вступить в партию.
— Зачем Вам это на старости-то лет?.. — поразились коллеги.
— Так надо! — твердо ответила Фаина Георгиевна. — Должна же я хоть на старости лет знать, что эта сука Верка говорит обо мне на партбюро!
*
Как-то у Раневской спросили напрямик:
— Как Вы думаете, почему у Веры Петровны и Сталинские премии, и «Гертруда», а у Вас нет?
— Голубки мои, — тяжко вздохнула Фаина Георгиевна, — чтобы мне получить все, что есть у Марецкой, мне нужно сыграть как минимум Чапаева!
*
Однажды Вера Петровна представила Раневской какую-то свою хорошую знакомую:
— Рекомендую, Фаина Георгиевна, мы с этой милой дамой давно искренне дружим.
— Ну и против кого дружите? — спросила Раневская.
Люб и Фей
С великой Любовью Орловой Раневскую связывала долгая и крепкая, на всю жизнь, дружба. «Я стала сниматься в кино благодаря Раневской. Меня не отпускал театр в мой первый фильм, и я собиралась уже отказаться от съемок, но Фаина запретила мне делать это, доказывая, что кинематограф станет моей судьбой», — вспоминала Орлова.
— Сейчас вами любуются ваши близкие и зрители одного театра. А в кино вами будут восхищаться миллионы. Я благословляю вас, — напутствовала тогда молодую и малоизвестную театральную актрису Фаина Георгиевна.
Так оно и произошло. Орлова стала звездой советского кинематографа номер один, не сходившей с небосвода десятки лет.
Фаина Георгиевна говорила, что не знает человека «человечнее» Любови Петровны, и называла ее как-то немножечко странно: «Люб». А Орлова обращалась к Раневской неизменно «милый мой Фей!»
В фильме «Весна» у мужа Орловой режиссера Григория Александрова они с Раневской снимались вместе. Во время работы в картине Фаина Георгиевна нарисовала шарж на саму себя и подарила его Любови Петровне с такой дарственной надписью:
«Люблю грозу в начале мая, а в декабре люблю «Весну».
Любочке и Гришечке с нежной любовью. Ф. Раневская. Фея. Москва. Зима 1945 г.».
Несмотря на такие трогательно-дружеские отношения, и в адрес любимой Любочки Раневская позволяла себе довольно едкие
Вот она рассматривает свои новые кофейно-белые перчатки:
— Совершенно не тот оттенок! Опять придется лететь в Париж!
Вот Раневская беспомощно машет руками, словно крыльями:
— Шкаф Любочки так забит нарядами, что моль, живущая в нем, никак не может научиться летать!
Но вряд ли Любовь Петровну задевали эти безобидные шуточки, пока однажды Фаина Георгиевна не выдала:
— Без сомнения, Орлова превосходная актриса. Одно у нее плохо — голос. Когда она поет, кажется, будто кто-то ссыт в пустое цинковое ведро…
Клизма от Орловой
Журналист Валерий Бондаренко стал свидетелем странного, трогательного и эксцентрического эпизода во время гастролей Театра им. Моссовета в Прибалтике. Актерам навязали незапланированный концерт. Раневская, вечно страдавшая желудком, согласилась участвовать в нем, только если Любочка Орлова… поставит ей клизму. Раневской прислали опытную медсестру. Но актриса ее даже на порог своего номера не пустила:
— Нет, только Любочка!
Гена в мраморе
Однажды Фаина Георгиевна ехала в лифте с бешено популярным в то время молодым и красивым артистом Геннадием Бортниковым, а лифт застрял… Ждать пришлось долго — только минут через сорок пленников освободили ремонтники.
Выходя из лифта, Раневская заявила Бортникову:
— Ну вот, Геночка, теперь вы обязаны на мне жениться! Иначе вы меня скомпрометируете! Надеюсь, Вы знаете, как я блюду свою девичью честь?
Надо сказать, что Великой в то время было уже далеко за…
*
На очередном сборе труппы Завадский нервно говорил о трудном положении, в котором оказался он, как режиссер, да и весь творческий коллектив Театра им. Моссовета (случилось так, что Вера Марецкая заболела, а Геннадий Бортников сломал ногу):
«…Верочка больна, Гена в гипсе…» — причитал Юрий Александрович.
И тут раздался басистый голос Раневской из зала:
— А почему не в мраморе?
Дочка с бородой
В театре им. Моссовета режиссер Охлопков ставил «Преступление и наказание». Геннадию Бортникову как раз в эту пору выпало счастье съездить в прекрасную Францию и встретиться там с дочерью Достоевского. Как-то, обедая в буфете театра, «везунчик» с восторгом рассказывал коллегам о встрече с ней. Он утверждал, что дочь, как две капли воды, похожа на своего великого отца: