Философия без дураков. Как логические ошибки становятся мировоззрением и как с этим бороться?
Шрифт:
Можно еще сказать, поэтично…
Философия – это про то, чего в мире нет, но без чего невозможен мир человека, если оно не появится.
Кажется, поэтично и ничего не понятно. Но речь лишь о том, что предмет философии не предшествует философии, а возникает одновременно с ней.
Где находятся этика или логика? В окружающем мире – нигде, до тех пор, пока о них не начали думать. А физика, например, устроена так, что полагает, будто ее объекты ей все-таки предшествуют. Как точно на самом деле, мы не знаем. Мы не знаем о мире физики ничего, кроме того, что может рассказать сама физика, но она рассказывает вот так. Вообще-то, метеорит будет с нами взаимодействовать, знаем мы о нем или нет. В мире, где нет понятия «метеорита», сам он тем не менее есть. И есть тигр,
А вот логики или этики, если их не придумают, – нет. Тигр выскочит из кустов, а этика не выскочит.
Метеорит случится с любым невеждой, а логика не случится. Можно сказать, что жизнь данного невежды все равно не противоречит законам логики, и в этом смысле она есть. Но мы не можем показать на нее иначе, чем развернув понятие логики в его голове. Иначе у него нет способа ее ощутить. Метеорит при этом будет ощутим сам по себе.
Можно сказать, конечно, вслед за Платоном, что все существует в мире идей: логика, этика, математика. Но мы радикальные конструктивисты и номиналисты. Можно сказать, что мир идей существует, сказать никто не запретит. А еще можно сказать, что над нами парят невидимые и бесшумные драконы, или это просто излишние теории, что про драконов, что про идеи – они бесполезны и пусты: не позволяют делать эффективных предсказаний, менять мир, они нефальсифицируемы и чудовищно избыточны по содержанию. Наверное, хорошо, что был Платон и мышление о многих вещах началось с него, иногда важно начаться, и неважно с чего. Это был, наверное, гениальный человек (тот случай, когда философия в доме цивилизации была все-таки чем-то большим, нежели горшок с геранью). Но нам уже не нужны его идеальные драконы.
Можно еще очертить область философии как то, что возникает после определенных вопросов.
Что я должен делать? Что я могу знать? На что я могу надеяться? Если я что-то знаю, откуда я знаю, что я действительно это знаю? Если не знаю – как и почему я могу узнать? Что есть истина? Как понять, кто прав? Кому и почему можно верить? Каким универсальным правилам следовать? Кто я такой? Кем могу быть? Вообще, что есть Я? Что такое мышление? Сознание? Знание? Человек?
Это самые интересные и важные вопросы. Они, в отличие от предмета любопытства частных наук, касаются всех. И какие-то ответы на них есть у каждого. Ладно, сейчас было сильное заявление, скажем мягче. Каждый ведет себя так, как будто имеет свои ответы. На особом жаргоне это называется иметь в имплицитной форме. Мы ведем себя так, будто что-то знаем, но не знаем о своем знании. Но это не так важно, знаешь ты о своем знании или нет.
Главное, как себя ведешь, это и есть реальное знание. В этом смысле все люди философы. Только обычно плохие.
Если считать, что философия это то, что задает вопросы, тогда она – самое интересное и важное занятие. Скорее запишите нас в этот кружок. Я б в философы пошел, пусть меня научат.
Беда в том, что веками задавая самые интересные вопросы на свете, философия давала плохие ответы. Мы очень уважаем эти вопросы, но ответы… Начали с главного, а дальше что попало. Если брать эту стадию, то выпишите нас из кружка.
Двойственное отношение, но по-другому никак.
Глава 11
Рыцари старого шкафа
Волнуют ли нас судьбы философии? Ну как сказать…
Странно быть патриотом слов. Волнуют судьбы некоего типа знания. А как этот тип называется – дело десятое.
Переживать за судьбу философии означает переживать за то, как употребляется определенное слово. Да употребляйте, как хотите. Битва за словарь – это дешевая битва.
Вот смотрите, мы привели разные варианты того, что бы это значило. В одном варианте это важное и личное дело, в другом – ерунда. Но какие слова ни используй, важное и личное дело никуда не денется, а ерунда не перестанет быть ерундой.
Давайте предположим, что в битве за слова победит альянс глупцов, паразитов и случайных прохожих, ошибившихся дверью. На кафедрах философии станут преподавать какую-то унылую ерунду. В учебниках напишут глупость. Ну и что? Это будут просто люди другой профессии (если это можно считать профессией), какое нам до них дело? Испарившись в одном месте, вряд ли важное нам знание растворится бесследно – скорее всего, осядет в других местах, возможно, под другим именем. Будет слово «когнитивистика», например. Со временем все привыкнут к тому, что философ – это балабол на содержании госбюджета по старой памяти, а когнитивисту можно доверить важное дело. А если битву за понятия выиграет лучшая партия, важное дело можно будет доверить философу и не звать когнитивиста (кто это вообще такой?).
Возможно, испарившись на одной кафедре, та же самая рациональность про то же самое осядет на соседних. Мы упомянули два варианта для эмиграции – логика и психология. Это соседние дружественные страны, и они, если придется, примут беженцев.
Пока что, давайте честно, побеждает блок… не лучший блок из возможных. Диапазон их характеристик очень широкий. Нам важно, что все они так или иначе не по теме. Давайте классифицируем.
Во-первых, культурологи, другое слово – историки. Они хорошо знают свое дело (если бы знали плохо, была бы категория иждивенцы). Но что за дело? «Влияние неоплатонизма на философию Византии», «Влияние Фихте на немецкий романтизм». По сути это реконструкция ходов, записанных в культуре прошлого, досократики, схоласты и т. д. У нынешнего человечества нет вопросов, по которым оно спросило бы, например, схоластов, что ему делать. Это не значит, что схоласты неинтересны совсем. Они интересны. Но примерно как протохимики XVII столетия. «Это наша история, сынок, ее желательно знать». Но, во-первых, только желательно, во-вторых, не всем. На фоне вещей почти обязательных большой стимул прогулять.
Специалист по таким вопросам – что-то вроде искусствоведа, положившего жизнь на бывшую когда-то школу живописи. Нельзя сказать: вернись, что ты делаешь? Наверное, кто-то должен положить жизнь и на это. Если это хобби – это отличное, почтенное хобби. Если это делают на бюджетную ставку, так тоже можно. Но таких людей должно быть немного, если их много, это странно. Либо общество массово разделяет их увлечения и рассказ находит ажиотажный спрос, и тогда это замечательно, но, кажется, не разделяет. Тогда это системный сбой.
Также сбой, когда историк-искусствовед претендует на нечто большее.
«Я хорошо разбираюсь в истории XIX века» не синоним «я знаю, как вам жить». Обычно так и не говорят. Но если во фразу закрадется еще два слова… «Я хорошо разбираюсь в истории философской мысли XIX века». Некоторые еще считают, что это особый случай, и такой человек может говорить почти обо всем. Говорить, конечно, может. Но у него в лучшем случае лишь конкретный, узко специальный скилл, и он не создает других скиллов и не заменяет. Историк – это всего лишь историк, будь он историк архитектуры или мышления. Если предположить, что философ – это социальная функция, то это другая функция. Эти два специалиста, возможно, найдут о чем поговорить. Но если вам нужен столяр, вы не зовете лесотехника, потому что оба как-то связаны с древесиной. Связь разная.
Во-вторых, беллетристы. Критерий успешности: написать интересно для кого-либо. Критерий, который отвечает за вопрос, почему это относится к философии: там упоминается то, что туда уже отнесено. Определенные книги, авторы, вопросы.
Успешность такого рода подразумевает кассовость, та подразумевает простоту и клиентоориентированность. В XXI веке приходится уважать читателя больше, чем в XIX. Авторов стало больше, а у публики появилось много новых дел и забав.
Подчас действительно получается неплохая проза. Подчас плохая. Но когда мы говорим «проза», то подразумеваем «книга для чтения». Почитал, испытал эмоции, они понравились, пошел купил новую книгу автора. Хотя сейчас актуально – подписался на блог и добавил в список френдов.