Философия истории
Шрифт:
По существу, концепция осевого времени мешает понять главное, основное, что произошло в первом тысячелетии до н.э. А этим главным было появление второй классовой общественно-экономической формации — античной и тем самым смена одной мировой эпохи — эры Древнего Востока новой — эрой античности.
Интересно отметить, что в труде К. Ясперса рядом с основным, «осевым» пониманием истории, присутствует и другое. Говоря об истории Западного мира, он выделяет три эпохи: 1) три тысячи лет Вавилона и Египта (до середины I тысячелетия до н.э.), 2) тысячелетие осевого времени (середина I тысячелетия до н.э. — середина I тысячелетия н.э.) — истории персов, иудеев, греков и римлян (в других местах труда в качестве основоположников Запада выступают одни только
В другом месте К. Ясперс пишет о том, что Греция отправлялась от чуждого ей прошлого восточных народов, а народы севера в свою очередь — от, по существу, чуждой им культуры Средиземноморья.305 Там же. С. 83.Тем самым он практически почти буквально повторяет глобально-стадиальную концепцию истории в том ее варианте, который присутствовал в работах Ж. Бодена.
Как решающая сила исторического развития выступает философия в трудах Мартина Хайдеггера (1889 — 1976), прежде всего в книгах «Проселочная дорога» (1952), «Что такое философия?» (1956), «На пути к языку» (1959).
Как считает M. Хайдеггер, до возникновения философии в древней Греции существовало нераздельное единство человека и бытия. Мир не был расколот на субъект и объект. Философы впервые поставили вопрос о том, что есть бытие. В результате мир для них раскололся на субъект и объект, тотальность бытия была подменена предметным миром — сущим. Теперь человек вместо того, чтобы рассматривать себя как ничтожную малость в безбрежном океане бытия, начал понимать себя как господина, творца действительности и тем самым впал в опаснейшую иллюзию. Так философы на две тысячи с половиной лет предрешили судьбу всего западного мира. Уже в поэме Парменида была заложена возможность будущей науки, в ней в некотором роде взорвалась атомная бомба.
«...Запад и Европа, и только лишь они, были во внутренней сущности хода истории по своему происхождению «философичны». Это удостоверяется подъемом и господством наук. Вследствие того что они проистекли из сокровенного западноевропейского курса истории, который был философским, они были способны к сегодняшнему дню наложить специфический отпечаток на историю человечества по всей земле».306 Heidegger M. What is Philosophy? New Haven, Conn., 1956. P. 31-33.
«Метафизическое» отношение к миру, породившее подавляющее человека отчуждение, в эпоху нового времени вылилось во всевластие науки и техники, растущий нигилизм и обезбожение. Научное сознание заменяет действительность «картиной мира», которую оно стремится покорить. Для него характерно «эксплуататорско-объективистское» отношение к миру. Удел человека, живущего в конце «метафизической эпохи», существование в десакрализованном и бессмысленном мире, подчиненном научно-техническому манипулированию. Выход из положения состоит, по Хайдеггеру, в отказе от «предметного» овладения бытием и возрождении чувства сакральности мира.
Идеи, которые развивались в работах К. Ясперса и М. Хайдеггера, имеют свою предысторию. Еще немецкий писатель и философ Новалис (наст. имя и фам. — Фридрих фон Харденберг) (1772 — 1801) выделял прошлое, когда человек был слит с природой, и настоящее, характеризующееся разрывом внутреннего единства человека и природы. С позиций романтизма он критиковал «царство разума», т.е. буржуазной культуры, науки и техники. Сходные мотивы звучат и в работах другого немецкого романтика — уже знакомого нам Ф. Шлегеля.
По существу, в качестве главной, но негативной силы исторического развития предстает человеческий разум в совместном труде мыслителей Франкфуртской школы — Макса Хоркхаймера (1895 — 1973) и Теодора Адорно (1903 — 1969) «Диалектика просвещения» (1944; 1947; 1967; русск. перевод: М.-СПб., 1997). Основной их тезис — «репрессивность разума», который с каждым своим шагом по пути рационализации мира и просвещения все в большей степени подавляет жизненные основы человеческого существования. Опасность представляют даже самые гуманные идеи, когда они переносятся философией истории в саму историю в качестве действующих сил.
«Таким образом, — пишут авторы, — христианство, идеализм и материализм, содержащие истину, наряду с тем все же несут ответственность за те мошенничества, которые во имя их совершаются. В качестве провозвестников силы — будь то даже сила добра — они превратились в способствующие укреплению организации исторические силы и в качестве таковых сыграли свою кровавую роль в действительной истории человеческого рода: роль инструментов организации. Так как история в качестве коррелята унифицированной теории, в качестве конструкта оказывается не благом, но как раз кошмаром, мышление становится воистину негативным элементом».307 Хоркхаймер М., Адорно Т.В. Диалектика просвещения. Философские фрагменты. М.-СПб, 1997. С. 274-275.
Взгляд на общественное (социарное) сознание как на основу общества и ведущую силу исторического развития отстаивается в нашумевшей, но в теоретическом отношении совершенно пустой статье американского социолога Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории?» (1989; русск. перевод: ВФ. 1990. № 3; Философия истории. Антология. М., 1995), а затем в его книге «Конец истории и последний человек» (1992).
«Я же, наоборот, считаю, — пишет, критикуя марксизм, Ф. Фукуяма, — что и экономика и политика предполагают автономное предшествующее им состояние сознания, благодаря которому они только и возможны».308 Фукияма Ф. Конец истории? // Философия истории. Антология. М., 1995. С. 297.Как указывает Ф. Фукуяма, сознание не обязательно должно быть достаточно продуманным и выступать в облике политических учений. Оно может принимать форму религии или простых культурных или моральных обычаев. «Но в конце концов эта сфера сознания с необходимостью воплощается в материальном мире, даже — творит этот материальный мир по своему образу и подобию. Сознание — причина, а не следствие, оно не может развиваться независимо от материального мира; поэтому реальной подоплекой окружающей нас событийной путаницы служит идеология».309 Там же. С. 294.
В союзники Ф. Фукуяма привлекает Макса Вебера с его работой «Протестантская этики и дух капитализма» (1905; русск. перевод: Избранные произведения. М., 1990). «Центральная тема работы M. Вебера, — пишет он, — доказать вопреки Марксу, что материальный способ производства — не «базис», а наоборот, «надстройка», имеющая корни в религии и культуре».310 Там же. С. 295.
Такая трактовка труда М. Вебера широко распространена как в западной, так и в нашей литературе последних лет. М. Веберу приписывается взгляд на Реформацию и протестантизм как на причину появления капиталистического духа, а тем самым и капитализма.311 См., например: Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1997. С. 296-300; Зарубина H.H. Социокультурные факторы хозяйственного развития: М. Вебер и современные теории модернизации. СПб., 1998; Nisbet R. Developmentalism: A Critical Analysis // Theoretical Sociology. Ed. by J.C. McKinney and E.A. Tirykian. New York, 1970. P. 200 и др.
А между тем сам М. Вебер писал, что, не выводя Реформацию из экономических сдвигов, «вместе с тем мы ни в коей степени не склонны защищать столь нелепый доктринерский тезис, будто «капиталистический дух» (в том смысле, в котором мы временно употребляем это понятие) мог возникнуть только в результате влияния определенных сторон Реформации, будто капитализм как хозяйственная система является продуктом Реформации. Уже одно то, что ряд важных форм капиталистического предпринимательства, как известно, значительно старше Реформации, показывает полную несостоятельность подобной точки зрения».312 Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведения. М. 1990. С. 106.В последующих изданиях свой работы М. Вебер в примечании к этим словам добавил: «Невзирая на данные и последующие (оставшиеся без изменений) достаточно ясные, с моей точки зрения, замечания, мне странным образом постоянно приписывают именно этот тезис».313 Там же. С. 135.