Философия истории
Шрифт:
Причин невнимания историков к теоретической историологии существует несколько. Одна из них состоит в том, что нарративная историология столь долго была единственно существующим разделом исторической науки, что для многих историков понятие нарративной историологии было равнозначно понятию историологии вообще.
Другая причина, характерная для отечественных историков, — наше недавнее прошлое, когда всем историкам в принудительном порядке в качестве единственно верной общей теории общества и истории навязывался исторический материализм. Материалистическое понимание истории практически рассматривалось в качестве не просто наиболее общей, а единственно возможной и единственно правильной теории исторического процесса. Поэтому всякая попытка разработки теоретической историологии встречалась нашим идеологическим руководством в штыки и объявлялась
К этому нужно добавить, что марксизм, став господствующей идеологией и средством оправдания существующих в нашей стране «социалистических» (в действительности же ничего общего с социализмом не имеющих) порядков, переродился: из стройной системы научных взглядов превратился в набор штампованных фраз, используемых в качестве заклинаний и лозунгов. Настоящий марксизм был замещен видимостью марксизма — псевдомарксизмом.1 Подробнее см.: Семенов Ю.И. Россия: Что с ней случилось в двадцатом веке // Российский этнограф. Вып. 20. М., 1993.Это затронуло все составные части марксизма, не исключая философии, а тем самым и материалистического понимания истории.
Произошло то, чего больше всего боялся Ф. Энгельс. «...Материалистический метод, — писал он, — превращается в свою противоположность, когда им пользуются не как руководящей нитью при историческом исследовании, а как готовым шаблоном, по которому кроят и перекраивают исторические факты».2 Энгельс Ф. Письмо П. Эрнсту, 5 июня 1890 г. // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 37. С. 351.При этом не только превращались в мертвые схемы действительные положения материалистического понимания истории, но и выдавались за непреложные марксистские истины такие тезисы, которые не только не входили в систему идей материалистического понимания истории, но и вообще никак не вытекали из исторического материализма.
Все это порождало у наших историков сомнения в пользе материалистического понимания истории или даже резко отрицательную оценку всех его положений, а у некоторых из них все это перерастало в скептическое отношение к любым теоретическим построениям в этой области. Поэтому начавшаяся еще в годы перестройки критика материалистического понимание истории была встречена многими историками с сочувствием. Некоторые из них даже активно включились в борьбу. И далеко не все историки, отбросив исторический материализм, бросились искать иную философию истории. Часть их вообще стала отказываться от всякой теории.
Еще одна причина скептического отношения к теории связана с тем, что по поводу истории и в связи с историей всегда создавалось и сейчас создается огромное множество самых различных схем, находящихся в разительном противоречии с исторической реальностью. Самой обширной областью паранауки, лженауки всегда была и сейчас является квазиисториология, лжеисториология.
Лжеисторические работы выходят из-под пера не только прямых невежд или, в лучшем случае, откровенных дилетантов, но и людей, имеющих ученые степени и звания, в том числе и в области истории. Если не углубляться слишком глубоко в прошлое, то можно указать на многочисленные сочинения доктора исторических наук, профессора Льва Николаевича Гумилева. Сейчас книжные прилавки буквально затоплены потоком совершенно бредовых произведений, изготовляемых действительным членом РАН, доктором физико-математических наук Анатолием Тимофеевичем Фоменко и его многочисленными сподвижниками и последователями.3 Фоменко А.Т. Методы статистического анализа нарративных тестов и приложения к хронологии. М., 1990; Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Новая хронология и концепция древней истории Руси, Англии и Рима. Факты, статистика, гипотезы. Т. 1-2. М., 1995; Они же. Империя. Русь, Турция, Китай, Египет. Новая математическая хронология древности. М., 1996; Они же. Библейская Русь: Русско-ордынская империя и Библия. Т. 1-2. М., 1998 и др.Имя же всем остальным — легион.4 Не перечисляя все эти сочинения, обращу лишь внимание на появившиеся наконец работы, в которых разоблачаются писания как А.Т. Фоменко, так и других бредоисториков: Володихин Д., Елисее ва О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. М., 1998; История и антиистория. Критика «новой хронологии» академика А.Т. Фоменко. М., 2000; «Антифоменко» // Сборник Русского исторического общества Т. 3 (151). М., 2000. «Так оно и оказалось». Критика «новой хронологии» А.Т. Фоменко. (Ответ по существу). М., 2001; Мифы «новой» хронологии. Материалы конференции
И если не все, то многие из них выступают в роли не столько повествователей, сколько теоретиков. Имеются работы, претендующие почти исключительно на теорию. Не все из них носят откровенно бредовый характер, но всех их отличает совершенно бесцеремонное обращение с историческими фактами. Факты подбираются, кроятся и подгоняются под заранее заготовленные схемы. В случае отсутствия подходящих фактов, они нередко создаются, как это можно видеть на примере сочинений Л. Н. Гумилева.
В результате всей этой вакханалии наши историки-профессионалы с крайним подозрением относятся к любым попыткам теоретизирования в области истории. Им везде мерещится гумилевщина или фоменковщина.
Но вообще без теории обойтись невозможно. В результате историки, даже те, которые на словах решительно порицают любое теоретизирование, на деле с неизбежностью обращаются к тем или иным концепциям историософии и теоретической историологии. И так как в большинстве своем они не обладают навыками самостоятельного теоретического мышления, то не могут должным образом оцепить существующие концептуальные построения и нередко берут на веру далеко не лучшие из них.
После начала перестройки и особенно после ее конца некоторые наши историки с пылом неофитов стали принимать на веру различного рода философско-исторические концепции, включая самые нелепые, лишь бы они были иными, чем исторический материализм, а еще лучше — прямо противоположными ему. Еще хуже обстояло дело, когда они сами занимаются теоретизированием. Крайности сходятся: люди, пренебрегающие теорией, оказываются нередко в плену самых нелепых концепций: чужих или собственных.
Одна из причин печального положения, сложившегося сейчас с историософией и теоретической историологией, заключается в том, что мало кто даже из числа историков знаком с историей основных проблем, которые ставились и решались этими дисциплинами. С этим связано бесконечное изобретение велосипедов. Заново создаются концепции, которые давно уже известны и отброшены в силу полной их несостоятельности.
Как уже указывалось, в данной работе не рассматривается историческая гносеология (эпистемология). В центре внимания автора проблемы не специфики исторического познания, а самой истории, исторического процесса, причем, разумеется, наиболее общие. Ответы на вопросы, относящиеся к истории в целом, имеют важнейшее значение не только для историков, но и для всех, стремящихся не просто знать исторические факты, но и понять историю. И дать их может лишь исключительно историософия, выступающая в тесной связи с теоретической историологией.
История есть процесс. С этим сейчас согласно большинство историков и историософов. Но понимают они этот процесс по-разному. Для одних история — поступательное, восходящее развитие, т.е. прогресс. Для других — просто развитие. Есть люди еще более осторожные: для них история — только изменение. Последние не всегда понимают историю как процесс. Для некоторых из них она — беспорядочное нагромождение различного рода не связанных друг с другом случайностей.
Но если мы трактуем историю как прогресс или даже как просто развитие — перед нами неизбежно встает вопрос: что же при этом развивается, что же является субстратом исторического процесса, его субъектом. Без решения этой проблемы невозможно понимание сущности исторического процесса. Нельзя понять историю, не выявив ее субъекта. Помимо всего прочего, важность этого вопроса заключается в том, что он одновременно является и вопросом об объекте исторического исследования. Именно субъект исторического процесса и представляет собой тот самый объект, который изучают историки.
Но как ни странно, никто из историков и историософов в сколько-нибудь четкой форме данный вопрос перед собой не ставил. Это, отнюдь, не означает, что названная проблема никем никогда не решалась. Наоборот, почти все и почти всегда давали на этот вопрос какой-то ответ. Без этого не мог обойтись ни один историк.
Но люди решали эту проблему практически, часто совершенно не отдавая себе отчета в том, что они решают именно эту, а не иную проблему. По этому поводу можно вспомнить известного мольеровского героя, который говорил прозой, совершенно не подозревая об этом. Именно потому, что историки в большинстве случаев решали эту проблему совершенно неосознанно, предлагаемые ответы на этот вопрос зачастую были далеко не лучшими.