Философия истории
Шрифт:
В центре внимания уже известного нам Л.Г. Моргана находилась не культура, а общество. В его знаменитой работе «Древнее общество» (1877) была изложена первая научная концепция развития первобытного общества и его превращения в общество классовое. Это была теория одновременно двух наук: во-первых, этнологии первобытности, во-вторых, палеоисториологии, т.е. истории доклассового общества. Она была почти целиком построена на этнографическом материале. И это было неизбежно.
Ни первобытная археология, ни палеоантропология, взятые сами по себе, не в состоянии нарисовать картину развития общественных отношений первобытности. Это может сделать только этнология. Не все этнологические концепции являются теориями первобытной истории. Но любая
И снова бросается в глаза различие между неоисториологией и палеоисториологией. В неоисториологии движение познания шло от описания индивидуальных событий к пониманию истории как процесса. Исходным пунктом палеоисториологии явился взгляд на первобытную историю как на закономерный процесс. Движение познания в этой науке шло от самого общего понимания данного процесса, которое мы находим уже у А. Фергюсона, к все более и более конкретной картине, которая складывалась на основе не только данных этнографии, но и материалов археологии и палеоантропологии.
Эволюционизм господствовал в этнологии почти до конца XIX в. Широкое распространение он получил и в России. Его сторонниками были Максим Максимович Ковалевский (1851 —1916), Лев Яковлевич Штернберг (1861 —1927), Николай Николаевич Харузин (1865 — 1900), Митрофан Викторович Довнар-Запольский (1867 — 1934) и многие другие ученые.
А затем в западной науке начался крутой поворот к эмпиризму и антиэволюционизму. Как и в случае с исторической наукой, здесь также действовали социальные причины. Вот что писал об этом крупнейший американский этнолог и культуролог Лесли Олвин Уайт: «Использование эволюционной теории вообще и теории Л. Моргана, в частности, К. Марксом и радикальным социалистическим рабочим движением вызвало сильную оппозицию со стороны капиталистической системы. Вследствие этого антиэволюционизм стал символом веры определенных слоев общества... Он стал философией оправдания церкви, частной собственности, семьи и капиталистического государства подобно тому, как «социальный дарвинизм» стал философским оправданием безжалостной эксплуатации в промышленности».132 White L. A. The Concept of Evolution in Cultural Anthropology // Evolution and Anthropology: A Centennial Appraisal. Washington, 1959. P. 109.
Но сводить все только к действию социальных факторов нельзя. Были причины и сугубо научные. Эволюционистские концепции в этнологии являлись по своему существу унитарно-стадиальными. В центре их находилось развитие общества вообще или культуры вообще. И если они никак не интерпретировались, то выступали как абстрактные схемы, которые отталкивали исследователей, имевших дело не с обществом вообще, а с конкретными социоисторическими организмами, представлявшими собой части человеческого общества в целом. Если же они интерпретировались, то их истолкование было линейно-стадиальным. И тогда эти схемы нередко вступали в противоречие с этнографической реальностью.
Все это и вызвало к жизни диффузионизм, о котором уже было достаточно сказано (1.6.3), и различного рода другие концептуальные течения, сторонники которых либо совсем отвергали идею развития, либо, в лучшем случае, оттесняли ее на задний план. В числе этих течений — французская социологическая школа, созданная Э. Дюркгеймом, функционализм или школа структурно-функционального анализа, основателями которой были английские этнологи Бронислав Каспар Малиновский (1884 — 1942) и Альфред Реджинальд Радклифф-Браун (1881 — 1955), и американская школа исторической этнологии во главе с Ф. Боасом. Антиэволюционистские идеи проникли и в Россию. В русской науке с резкой критикой эволюционистских построений выступил этнограф Александр Николаевич Максимов (1872 — 1941), работы которого недавно были переизданы (Избранные труды. М., 1997).
Ранее уже было приведено высказывание виднейшего диффузиониста Л. Фробениуса, в котором говорилось о возникновении, расцвете и гибели культур. Не чужд идеям плюрализма и циклизма был и Э. Дюркгейм. «...Фактически, — писал он в работе «Метод социологии» (1895), возражая поборникам идеи поступательного развития человечества как целого, — этого прогресса человечества не существует. Существуют же и даны наблюдению лишь отдельные общества, которые рождаются, развиваются и умирают независимо одно от другого».133 Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1991. С. 425.
В результате распространения всех этих течений эволюционизм из западной этнологической науки был на долгое время почти полностью вытеснен. Подобное явление наблюдалось и в археологии. К диффузионизму склонялся крупнейший шведский археолог, создатель типологического метода в археологии Оскар Монтелиус (1843 — 1921), еще в большей степени датчанин Софус Отто Мюллер (1846 — 1834). Австрийский этнограф и археолог Освальд Менгин (1888 — 1973) положил в основу своей книги «Всемирная история каменного века» (1931) гребнеровскую идею «культурных кругов». Наряду с диффузионизмом получил широкое распространение миграциоиизм (1.6.2).
2.6.6. Плюрально-циклические концепции в социологии
Из исторической науки и этнологии идеи исторического плюрализма и циклизма проникли в конце XIX в. и в социологию. Выше уже говорилось о Э. Дюркгейме. Другим примером могут послужить работы известного австрийского социолога Людвига Гумпловича (1838—1909) «Расовая борьба» (1883), «Основы социологии» (1885; русск. перевод: СПб., 1899; Избранные главы в книге: Западно-европейская социология XIX — начала XX веков. М, . 1996), «Социология и политика» (1891; русск. перевод: М., 1895). В отличие от многих социологов своего времени Л. Гумплович признавал существование в ранней истории человечества первобытного коммунизма, считал, что государство возникло как орудие в руках меньшинства общества для подавления большинства, и не сомневался в бытии общественных классов и неизбежности классовой борьбы.
Одновременно он отстаивал концепцию исторического плюрализма и, тем самым, неизбежно, циклизма. «Социальное развитие, — писал Л. Гумплович, — насколько мы познакомились с ним, является частным, местным и временным: мы уже говорили, что мы не в силах представить себе развитие человечества как единого целого, так как у нас совсем нет общего представления о субъекте такого развития. Спрашивается теперь, можем ли мы иметь представление о развитии известного нам человечества помимо представлений о развитии отдельных групп и социальных обществ...?».134 Гумплович Л. Основы социологии. М, 1899. С. 342.«Все речи о «развитии человечества»... — продолжает он, — основаны на ошибочном и совершенно ложном взгляде, так как можно говорить только о социальном развитии в пределах одного и того же рода: «человек». Это развитие всегда и всюду начинается там, где существуют налицо соответствующие социальные условия; оно течет закономерно до конечного пункта, где оно, так сказать, завершается, где оно по недостатку необходимых социальных сил гаснет и умирает... Факты эти приведены для идеи круговоротного течения социального развития — идеи, имеющей опорным пунктом круговоротное развитие государства».135 Там же. С. 344-345.
Общий вывод Л. Гумпловича состоит в том, что нет никакого прогресса в рамках человечества и не может быть ничего существенно нового в сфере его умственной жизни. Истории человечества как единого целого в реальности нет. Поэтому философия истории, которая всегда претендует на создание целостного представления об истории человечества, не имеет никакого права на существование. Любая философско-историческая концепция в принципе несостоятельна. Достаточно одной лишь социологии. Под социологией Л. Гумплович в данном случае понимал не столько эту науку в привычном сейчас для нас смысле слова, сколько социальную философию.