Философия
Шрифт:
Сам Кант вряд ли счел бы себя агностиком. Помещая природу (природу, как феномен) внутрь круга познания, он верил в безграничный прогресс ее познания. Ведь наблюдение и анализ явлений, согласно Канту, проникают внутрь природы, и неизвестно, как далеко со временем человечество продвинется в этом. Границы нашего опыта непрерывно расширяются, и сколько бы ни увеличивалось знание, границы его тем не менее не могут исчезнуть, как не может исчезнуть небесный горизонт. Таким образом, на самом деле у Канта все обстоит куда сложнее, чем принято утверждать, говоря о его агностицизме. "Этот замечательный муж, - писал И.В. Гете о Канте, - действовал с плутовской иронией, когда он то как будто старался самым тесным образом ограничить познавательную способность, то как бы намекал на выход за пределы тех границ, которые он сам провел". В чем же сложность? На долю человеческого разума, утверждает Кант, выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны
Итак, во-первых, Кант поставил здесь вопрос о принципиальной ограниченности человеческого опыта, во-вторых, признал, что действительность всегда выходит за пределы любого знания: она в этом смысле "хитрее" всяких теорий и бесконечно богаче их. Кроме того, он констатировал, что мир познается всегда только в формах его данности человеку. Именно последнее обстоятельство и позволило ему утверждать, что вещь познается в явлении, а не так, как она существует сама по себе. Но это утверждение, будучи абсолютизированным, вырывает непроходимую пропасть между сознанием и миром и ведет к агностицизму, понижая, по выражению Н.О. Лосского, ценность сознания. Мы видим, что корень агностицизма лежит в разрыве некой координирующей связи между субъектом и объектом. Каковы бы ни были гносеологические гипотезы о характере этой связи, без ее включения в теорию знания неизбежен агностический вывод.
Одним из истоков агностицизма является гносеологический релятивизм абсолютизация изменчивости, текучести явлений, событий бытия и познания. Сторонники релятивизма исходят из скептического принципа: все в мире скоротечно, истина - и на житейском, и даже на научном уровне - выражает наши знания о явлениях мира лишь в данный момент, и то, что вчера считалось истиной, сегодня признается заблуждением: у истины, как у лекарства, есть срок годности. Еще большей зыбкости подвержены оценочные суждения. Это особенно остро чувствуется в социальной жизни, в нравственных нормах и эстетических вкусах. То, что недавно признавалось непререкаемым, теперь низвергается как исчадье ада и кошмар пережитого некогда страдания. Оценки меняются, как цветные пятна в калейдоскопе. Из этого делается обобщающий вывод, будто процесс познания - это заранее обреченная на неудачу "погоня" за вечно ускользающей истиной. Все наше знание как бы плавает в море неопределенности и недостоверности, оно только - и только!
– относительно, условно, конвенционально [1] и тем самым субъективно.
1 От лат. conventionalis - соответствующий договору, условию.
Это гнетуще скептическое воззрение возникло еще в глубинах античности. Примером крайнего релятивизма может служить учение Кратила, считавшего, что в мире все изменяется столь быстро, что в нем нет абсолютно ничего устойчивого. Поэтому, говорил он, нельзя даже назвать тот или иной предмет, животное или человека, ибо, пока мы будем произносить слово, они уже изменятся и не будут тем, за что мы их принимаем. Кратил советовал во избежание заблуждения молчать и лишь в случае самой крайней необходимости указывать пальцем: тут уж ни в чем не ошибешься!
Считать все наши знания только относительными, не содержащими в себе частицы абсолютного, - значит, по существу, признавать полный произвол в познании. В таком случае познание превращается в сплошной поток, где нет ничего относительно устойчивого, достоверного, где стираются границы между истиной и заблуждением, и получается так, что никаким положениям нельзя верить, а следовательно, ничем нельзя руководствоваться в жизни. Полный релятивизм в теории познания - это одна из форм проявления "пресыщенности" мышления. Для него характерно следующее рассуждение: если уж истина, то она обязательно должна быть только абсолютной, а если истина не абсолютна, то она и не истина. В подтексте на самом деле - неверие в абсолютную (даже не в относительную) истину. Заранее зная, что истины нет, Пилат, уже поворачиваясь, чтобы уйти [1], спрашивает стоящего перед ним Христа: "Что есть истина? " Сторонники релятивизма обычно ссылаются на то, что история науки знает множество случаев, когда положения, считавшиеся истинными, потом опровергались как ложные и, наоборот, положения, считавшиеся ложными, в ходе развития науки выступали как истинные. Путь движения научного познания действительно не прямая линия, а представляет собой причудливую кривую, на отрезках которой возможны заблуждения. Но это вовсе не доказывает, что все наше знание - вздор. Релятивист подменяет верное положение "Знание содержит момент относительного" ошибочным "Знание всегда только относительно", а следовательно, не нужно знания, долой знание! [2]. "Это самое ужасное рассуждение: если я не могу всего - значит, я ничего не буду делать" (Л.Н. Толстой).
1 По воспоминаниям дочери Л.Н. Толстого, Т.Л. Сухотиной, так осознавал Толстой вместе со своим другом, знаменитым художником М.Н. Ге, сцену Христа перед Пилатом (Ге принадлежит картина на этот сюжет, хранящаяся ныне в Третьяковской галерее).
2 Такова природа и нравственного релятивизма: В.И. Ленин писал, что абсолютной свободы не существует нигде; так называемые буржуазные свободы ограничены, следовательно, нужно отбросить их как фиговый листок, утвердив абсолютную диктатуру и насилие ("Государство диктатуры пролетариата опирается на не ограниченное ничем насилие").
Скептическая мысль восходит отчасти к рассуждениям античных философов Протагора, Горгия, Продика, Гиппия, Антифонта, Фразимаха, которые были предшественниками и современниками вершинных мыслителей древности - Сократа и Платона (в Диалогах'Платона можно найти споры с софистами). Ксенофан говорил:
Пусть даже кто-нибудь правду изрек бы:
Как мог бы узнать он,
Правду иль ложь он сказал?
Лишь призраки людям доступны.
Но и великий Аристотель заметил: "Кто ясно хочет познавать, тот должен прежде основательно сомневаться". Собственное имя "скептики" принято связывать с философской школой, основанной Пирроном, по преданию, участником перехода Александра в Индию, воспринявшим некоторые идеалы индийской мудрости. В Пирроне "скептики всех времен видели своего патрона и чуть ли не святого" [1], поэтому скептицизм иносказательно именуется также пирронизмом, а философы, встающие на позиции скепсиса, - пир-рониками. Изложение взглядов Пиррона дал его последователь Секст Эмпирик, откуда и черпается большинство сведений об античном скептицизме. К скептикам относят и так называемых академиков [1] - Аркесилая, Карнеада. В эпоху Возрождения и в начале Нового времени скептические учения развивали такие знаменитые мужи, как Эразм Роттердамский, Агриппа Неттесгеймский (последнему принадлежит труд "О недостоверности и тщете всякой науки"), Пико делла Мирандола. Особую известность приобрел автор прославленных "Опытов" Мишель Монтень: "Из того, что придумали люди, нет ничего более правдоподобного и более полезного, чем пирронизм. Благодаря ему человек оказывается голым и опустошенным; признающим свою прирожденную слабость и готовым признать некую высшую силу... это - чистый лист бумаги, на котором перст Божий может начертать все, что ему благоугодно" [2]. Выраженный здесь переход от скептицизма к фидеизму (стремление основать знание на религиозной вере) не случаен и характерен для многих пирроников.
1 Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. С. 35.
2 Цит. по: Богуславский В.М. Скептицизм в философии. М., 1990. С. 95).
Древние философы, как известно, старались жить в соответствии со своим учением. Гносеологической установке скептиков - эпохэ (воздержанию от суждения) - соответствует в поведении идеал атараксии, т.е. глубокого спокойствия и невозмутимости [3].
3 Ataraxia - есть без-беспокойность души (от глагола tarag - потрясаю, волную, смущаю, беспокою и т.д.). В романе А.И. Солженицына "В круге первом" друзья забавно упрекают одного из главных героев, Нержина, кстати, частично автобиографическое лицо, провозглашавшего себя последователем Пиррона и Монтеня, за отклонение от пирронической этики (Солженицын AM. В круге первом. Гл. 9 // Сочинения. Т. 1; вообще в этом романе рассыпано множество упоминаний, так или иначе касающихся философского скептицизма). Положительным примером скептической атараксии может, наверно, служить флегматичный майор Мак-Набс из жюль-верновских "Детей капитана Гранта".
Но действительно ли душевное состояние атараксии соответствует гносеологической эпоха?
"Выраженная в двух словах, *** сводится к следующему двухсоставному тезису: "Я ничего не утверждаю"; "не утверждаю и того, что ничего не утверждаю". [Здесь] как оказывается, мы явно нарушаем закон тождества, высказывая об одном и том же подлежащем... противоречивые сказуемые. Но мало того.
И та, и другая тезиса являются утверждением: первая - утверждением утверждения, вторая - утверждением не-утверждения. К какой из них неизбежно применяется тот же процесс [...] Процесс пойдет далее и далее, при каждом новом колене удваивая число взаимопротиворечащих положений. Ряд уходит в бесконечность, а рано или поздно, будучи вынуждены прервать процесс удвоения, мы ставим в неподвижности, как застывшую гримасу, явное нарушение закона тождества. Тогда получится властное противоречие, т.е. зараз: А есть A; А не есть А.
Не будучи в состоянии активно совместить эти две части одного положения, мы вынуждены пассивно предаться противоречиям, раздирающим сознание. Утверждая одно, мы в этот же самый миг нудимся утверждать обратное; утверждая же последнее - немедленно обращаемся к первому... Теперь далеко уже сомнение, - в смысле неуверенности: началось абсолютное сомнение, как полная возможность утверждать что бы то ни было, даже свое не-утверждение [1]. Скепсис доходит до свободного отрицания, но не может перескочить и чрез последнее, так что обращается в бесконечно-мучительное томление, в потуги, в агонию духа... Безумное вскидывание и корча, неистовое топтание на месте, метание из стороны в сторону - какой-то нечленораздельный философский вопль... Уж конечно, это - не атараксия. Нет, это наисвирепейшая из пыток, дергающая за сокровенные нити всего существа; пирроническое, поистине огненное (Пир - огонь) терзание" и т.д. [2]