Философский камень
Шрифт:
Самым очевидным и разумным шагом было бы как-то прервать контакт с Барбарой. Если бы я заподозрил о происходящем на ранней стадии, это было бы легко: просто соблюдать в отношениях нормальную дистанцию. Теперь Барбара смутилась бы и обиделась; и хотя я знал, что теоретически это, может быть, лучше всего, но решиться на это не мог. Мне почему-то было хорошо, и хотя я не мог сказать наверняка, не очередная ли это уловка, упираться было бессмысленно. И я мирно заснул.
Часа в три я проснулся: заплакала девочка. Из своей комнаты вышла с фонариком Барбара и прошла в спальню к детям. Там она пробыла минут десять; слышно было, как она перешептывается с ребенком. Затем она вышла и, помедлив в нерешительности, наклонилась через спинку дивана посмотреть на меня. Я встретился с ней взглядом и одним движением откинул одеяло. Она поняла и спустя секунду лежала возле меня. Мы лежали молча; меня охватило чувство глубокого удовлетворения. Теперь, когда наши тела соприкасались, я буквально сознавал вкус ее сознания, словно это было какое-то уникальное блюдо; сознавал даже младенца внутри нее. Сексуального возбуждения не было; секс — это попытка войти в большую близость, а мы ею уже прониклись. Барбара спала возле меня часов до шести утра, потом ушла к себе. Я лежал, раздумывая, из какого источника исходит удовлетворение от брака, и размышляя, насколько прав Платон в своем мифе о том, как ищут по свету свои половины разделенные души.
Я отдавал себе отчет, что, сделав этот шаг, я подверг нас обоих опасности, не говоря уже о детях. Но знал я и то, что наступил решающий этап. Боя с тенью больше не будет.
Примерно в восемь тридцать Джекли уехал к себе в музей. Фотографии манускрипта и мой перевод он прихватил с собой. Около половины десятого, как раз когда Барбара заканчивала собирать вещи, он позвонил из музея.
— Я показываю перевод одному здесь коллеге, Отто Карольи. Он очень хочет с вами познакомиться. У вас есть время заскочить сюда перед отъездом?
Я ответил, что есть. Знакомиться с Карольи особого энтузиазма не было (я о нем впервые слышал), но и неудобства тоже.
Карольи оказался приземистым широкоплечим человеком с продолговатым лицом и носом-томагавком; говорил он с сильным венгерским акцентом, Джекли представил его как автора монументальных «Мифов о Сотворении». Было в нем то огромное обаяние, присущее столь многим интеллигентным центральноевропейцам. Мы втроем (Барбара повела ребятишек на прогулку) зашли в кафе выпить кофе. Карольи, как я понял, был приверженцем Юнга. Мифы он расценивал как чистого вида поэзию, первые творения человеческого духа. Ватиканский манускрипт он посчитал настолько важным, что сокрушался, что не уделил ему достойного места на страницах своего внушительного труда; себя же он насмешливо сравнил с Бертраном Расселом, который, едва закончив свои «Principia Mathematica», получил письмо от Фреге [219] , делающее всю проделанную работу никчемной. Во всяком случае, он готов написать объемистое приложение к английскому переводу мифа майя о сотворении мира.
219
Фреге Фридрих Людвиг Готлоб (1848 — 1925) — немецкий логик, математик и философ, основоположник современной логики.
Мы беседовали еще долго после того, как Джекли пришлось возвратиться к себе в кабинет, обсуждали Юнга, Фромма и мифологическую школу в психологии. Глубина инсайта у Карольи впечатляла; это наглядно демонстрировало, что у человека нет необходимости в «видении времени» для того, чтобы улавливать реальности истории. В ряде моментов мне хотелось его подправить, но я понимал, что он пожелает узнать, откуда у меня такое мнение, так что я благополучно придал некоторым из своих инсайтов вид гипотез. И когда мы уже собирались уходить, он удивил меня словами:
— Вы знаете гораздо больше, чем желаете мне сказать.
Я решил не отрицать этого.
— Возможно. Но, боюсь, обсуждать это пока не могу.
— Я понимаю, — сказал он. — Но когда сможете, я был бы счастлив, если б вы вспомнили обо мне.
— Обещаю, что да.
Стоя с ним на ступенях музея, я сказал:
— Кстати, вам никогда не попадались мифы о сотворении, где действуют какие-то странные силы, обитающие в земле?
Секунду он размышлял, затем покачал головой.
— Такого, как у ваших майя, нет. Есть множество мифов о чудовищах. Вот у племени маунгве маками на территории бывшей Южной Родезии [220] был миф о темном боге со звезд. Но ничего похожего на ваших Великих Старых.
220
Южная Родезия — ныне Зимбабве.
Когда я разворачивал машину, Карольи подошел и наклонился в окно. На лице у него была улыбка.
— Мне только что подумалось об абсурдной параллели к вашей легенде древних майя. Вам не доводилось слышать о деле Евангелисты?
— Нет.
— Дело об убийстве в Детройте в конце двадцатых годов. Не буду вдаваться в детали... (он глазами показал на детей), скажу только, что жертва преступления возглавлял религиозною секту. Он написал огромный талмуд о праистории мира, и, помнится, там фигурировали странные создания вроде ваших Великих Старых. Я, пожалуй, смогу выслать историю о том деле, если вам интересно.
— Спасибо, — сказал я. — Мне в самом деле было бы очень интересно.
Прозвучало нарочито вежливо.
Обратный путь прошел без казусов; вместо центральной автострады мы отправились окольными путями и к месту прибыли где-то за поддень. Литтлуэю я позвонил перед отъездом из Лондона; мысль о том, чтобы в доме была женщина, пришлась ему явно по нраву. Детям он сразу же приглянулся. Было ясно, что отношения складываются успешно.
Я рассказал Литтлуэю о Карольи, хотя и забыл упомянуть про дело об убийстве. Мне вдруг подумалось, что можно было бы рискнуть довериться этому человеку и уговорить его на операцию: мне он показался тем, на кого можно рассчитывать как на союзника.
После ужина, когда Барбара отправилась спать, Литтлуэй заметил:
— Очаровательная девушка. Думаешь на ней жениться?
— Пожалуй, да. Время уже,
— Да, безусловно так. А ты не думаешь, что это будет опасно?
— В каком смысле? — я понимал, о чем речь, но хотел слышать это из его уст.
— Я все думаю, не ловушка ли здесь. Сегодня днем был в больнице у Роджера. Чертяка разнесчастный, жуть через что прошел; я не надеюсь уже, что он целиком восстановит рассудок. Поверить не могу, что эти создания могут быть благими по своей сути.
— Я знаю. Думал об этом.
— У меня тут, пока ты был в отъезде, случилось неприятное. Я решил провести еще одно считывание с базальтовой статуэтки (под «считыванием» мы имели в виду попытку практиковать на предметах видение времени). Напрягался очень существенно, почти час просидел, И тут вдруг появилось чувство, что эти исчадия прячутся где-то рядом, заглядывают в окна. Ощущение в самом деле мерзкое. Знаешь, Кларета ведь тоже почувствовала. Упросила меня, чтобы ей спать в свободной комнате на моей половине дома.
— У тебя было чувство, что они способны на что-нибудь дурное?
— Не знаю. Трудно сказать. Просто такое гадкое, настораживающее ощущение, все равно что, понимаешь ли, чувствовать, что на тебя в окно таращится тигр-людоед.
— Получается, все же не в самом доме?
— Нет, не в самом.
Наутро из Лондона прибыла бандероль. В ней находились две книги — американский «пейпербэк» под названием «Убийство лицами неизвестными» и потрепанный синий томик с орнаментом на корешке и надписью на титульном листе: «Древнейшая история мира, открытая оккультной наукой в Детройте, штат Мичиган».