Фина

Бердинских Степан Васильевич

– Прости.

Улыбка появилась и на моем лице, и я ответила:

– Ничего, можно и посмеяться. Шила я ее недолго и даже пуговицу на рубашке не доделала. У нее до сих пор виден пупок.

Кауфа подняла брови и добавила:

– Какие это куклы ты шьешь?

Я не сдержалась, и мы звонко рассмеялись на всю кухню. Когда я набирала свой домашний номер, чтобы предупредить близких, Кауфа все еще тихонько посмеивалась.

В десять вечера мы отправились смотреть фильм. На кассете, крупными буквами, было написано «Eraserhead». Кауфа с щелчком закрыла «карман» кассетника Panasonic NV-2000, нажала кнопку запуска и придвинулась ко мне. Свет от телевизора постепенно заполнял пространство, с каждой секундой все четче выделяя контуры наших ног. Пока

Кауфа запускала свой домашний кинотеатр, я успела снять джинсы, расстегнула лифчик и спрятала его под штанинами. Устроившись поудобнее на кровати и положив ногу на ногу, я закрыла глаза и стала ждать свою подругу.

– О чем фильм? – спросила я.

Раздался щелчок. Кауфа присела на кровать и дотронулась до моей пятки. Издав непонятный звук, похожий на сдавленный хохот, я одернула ногу.

– Молодой режиссер и его первый фильм, – начала Кауфа.

Она придвинулась ко мне и поцеловала своими мягкими губами мою шею.

– Ужастик, драма, трагедия.

Я открыла глаза и прищурившись спросила:

– Со счастливым концом?

Улыбнувшись, Кауфа ответила:

– Очень на это надеюсь.

Только на следующее утро я поняла, насколько странным и ужасным оказался этот фильм. Пугающим, потусторонним, понурым. В голове запечатлелась грибовидная девушка, младенец вопил, а умалишенная улыбка хозяина одной семьи коварно следила за ходом моих мыслей.

– Гадость та еще, – фыркнула Кауфа.

Я взяла бутерброд с яйцом, понюхала его осторожно, и спросила подругу:

– Ты хорошо спала?

– На удивление, – сказала Кауфа. – Отрывками помню свой сон, но это был не ужастик.

Еще раз понюхав бутерброд, я поинтересовалась:

– Что же в нем было? В твоем сне.

– Если не хочешь, то я съем, – бросила Кауфа.

Пожав плечами, я предложила:

– Разрежем напополам?

Позавтракав, мы по очереди приняли душ и отправились на учебу. Моя подруга ежедневно мылась в шикарной ванне. Штора, закрыв которую я оказалась в помещении класса люкс, крепко держалась на блестящих кольцах тяжелого стального прута. «Я бы здесь жить осталась», – подумала я. Смочив тело, я растерла себя жидким мылом и включила хороший напор теплой воды. «Волосы мыть не буду», – озвучила в голове свои мысли. Долго задерживаться в темноте не получалось. На секунду закрыв глаза, я не своей волей воссоздавала детали нового сна. Ужастик отзывался в основе моего сценария, где, как и обычно, меня ждало черное и теперь уже мерзко смердящее пианино. «Отголоски фильма, как же», – вздыхала я.

На этот раз все происходило до крайности нелинейно и было четкое ощущение, что кто-то меняет изложение реальности на ходу. Жонглирует группами, подменяет детали и вносит изменения в общности.

Я стояла и читала книгу. Не сидела, не лежала, а именно стояла, что было для меня необычно. Мой взгляд был прикован к одному единственному слову, но в то же время я читала соседние строки. Быстро, не улавливая смысла, как бешеный сейсмограф во время толчков земной коры, я перелистывала страницы, в центре которых значилось одно единственное слово «Люк». От этого слова веяло чем-то дурным, голова переставала думать, и, казалось, что я должна была закрыть эту книгу и пойти дальше. Заставить себя проснуться и в очередной раз пообещать себе не смотреть ужасы. «Здесь нет помощи, – пришло мне в голову. – Столько снов, а помощи нет». В страхе потерять рассудок и больше не проснуться, я произнесла центральное слово, и механизм повернулся. Раздался гудок поезда. Протяжно, грузно, до боли одиноко.

В моих руках оказался ключ. Длинная ручка и множество выступов на конце. Я присмотрелась и заметила надпись на бирке. «Versuchen oder Schlaf». Как на выставке, передо мною, в ряд, расположились вырезные люки. Они перемещались и каждый из них обладал индивидуальным запахом. Сладкий мед, свежая трава, жженый сахар, лимонный сок или же пряности в виде лаврового листа, черного перца. Присев на корточки, я попыталась сосредоточиться на одном из люков и тут же ощутила

толчок ключа. Это был люк номер «19-05». Неброский узор по центру крышки, длинная ручка и выпуклость в середине. Сколько я не старалась, ключ даже на миллиметр не вошел в скважину. Подняв голову, я сосредоточилась на другом, уже отдаленном люке, ручка которого напоминала сломанную кость. Люк покорно устремился ко мне, щелкая скважиной. «А ты красивый», – подумала я. Крышка отполирована, узор законченный, утончённый. Единственное, ручка его треснула и была удивительно сухой. «Будто не металл, а часть человеческого тела», – промелькнуло у меня в голове. Со второй попытки мне все же удалось вставить ключ, но повернуть его, к сожалению, не получилось. Третий люк отличался размерами. Его запах напомнил мне жженые рыжики. Ключ так же отказывался помещаться в скважину. Четвертый люк вечно крутился на месте, поэтому я оттолкнула его и отметила взглядом следующий. С пятым и шестым приключился казус – замочные скважины на них отсутствовали. И только на седьмой попытке мне выпала удача. Медленно вставив свой единственный резной ключ, я повернула его и услыхала звонкий щелчок. «Тцынь», – послышалось. Взявшись за ручку, я заметила, что на этом люке нет номера, а вместо него вырезана надпись «Schlaf». «Я и так во сне», – подумала я. Неторопливо открывая крышку, я поймала себя на мысли: «Может, я не права. Может, мне надо было стараться?».

Под крышкой было нечто в виде пудинга. Смесь не бурлила, не подавала признаков жизни, но дотрагиваться до нее и тем более пробовать на вкус я не хотела. Приблизив к ней руки, я услышала волнами доносящееся до меня шипение остальных люков. Они будто говорили мне: «Не повинуйся, будь сильной». По правде сказать, желания закрыть крышку не было, ровно, как и дотронуться до смеси. Побудило меня совершенно другое. Мой фрактал вернулся и начал играть Листа. Громко, не щадя клавиши, с целью вновь напугать, вселить страх и смятение. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я коснулась рукой до смеси и ощутила резкий химический запах. Люк мгновенно расширился, и я очутилась в другом помещении. Перед тем как проснуться, я прочла надпись на несущей стене: «Danke». На меня уставилась камера, огонек которой ритмично замигал, а затем загорелся зеленым. «Меня заметили», – пронеслось в голове.

– Кауфа, осторожнее, – пробормотала я. – Ты попала на меня своим лаком.

– Извини. Сильно зацепила? – повернувшись ко мне лицом, моя подруга выразила сожаление и хотела было подойти, обнять меня.

– Постой. – На секунду я ощутила отрыв от реальности, возникла пауза и мой взгляд переместился на входную дверь. – Подожди немного. У меня такое ощущение, что я еще не проснулась. Все какое-то смазанное и непостоянное. Мне надо вымыть лицо и сполоснуть рот.

Держа маленький баллончик в руке, Кауфа посмотрела на меня и что-то шепнула. Черты лица ее медленно стирались и вновь вырисовывались, подобно приливу и отливу морских волн.

– Поверни ручку на кухне. Я отключала холодную воду на ночь.

Я оказалась возле раковины. Пошарив руками по стенам, окликнула Кауфу:

– Синяя ручка?!

В это время мое подсознание разделилось пополам, отведя вторую его половину на описание восхитительной ванной комнаты. Мягкий, обволакивающий потолочный свет. Пленительно звенящие кольца дорогой шторы. Оливковый гель для душа с мандариновым соком, настоем виноградных листьев и эфирным маслом бергамота. Теплая вода, обволакивающая каждую клеточку тела.

– Она самая. Ходит туго, так что приложись основательно!

Я натужилась. Вцепилась пальцами и изо всех сил надавила на уходящую вниз педаль. Выхлопная труба приглушенно захлопала и мой байк умчался за горизонт. Линия, разделявшая границу открытого поля и бесконечный небосвод, дала слабину и из ее створок полилась вода. Теплая, и, что оказалось правдой, обволакивающая каждую клеточку моего тела.

– Сработало! – кричала я. – Буду через двадцать минут!

– Отлично! – отозвалась Кауфа. – Я пока поставлю чайник и открою овсяное печенье!