Финикс
Шрифт:
— Но тебя не схватили. Ты все еще разгуливаешь на свободе в своих ковбойских сапогах или, как теперь, в пижонских ботинках.
— Да, но ведь никто не знает, что это сделал я, — сказал я. — Никто, кроме меня.
— Если хочешь, — сказала Салли, — я накажу тебя.
Мы карабкались по холмам, было жарко. Мы вспотели и запыхались. Салли шла впереди, ее длинные сильные загорелые ноги мелькали у меня перед глазами. Переводя дыхание, она говорила мне:
— Мне хотелось бы, чтобы ты знал моего папу в те времена, когда я была маленькой. Ты видел — сейчас
— Сделать, что захочешь, — это не трудно, — сказал я. — Гораздо сложней жить с самим собой после этого.
— Чепуха. Это тоже легко. А вот ужиться с другим человеком — это действительно непросто. Ты похож на большого ласкового кота.
— Да, я действительно кот, — сказал я. — Знай корми меня дважды в день и подливай водички в блюдечко. Зато ты — свирепый тигр.
Она посмотрела на меня, не зная, как это понимать.
— С тобой трудно ужиться.
— Со мной не трудно — невозможно ужиться.
Она оглянулась кругом, подыскивая большой камень, на котором бы можно было посидеть. Мы сели, и некоторое время она молча смотрела на окружавшие нас холмы. Затем, глядя на меня, сказала:
— По правде говоря, Форрест, ты похож на ковбоя без лошади — немного неуклюжий на земле. Может быть, настало время где-то обосноваться?
— Ты это имела в виду, когда говорила, что можешь наказать меня?
— Если ты думаешь об этом, то я совсем не намекала на то, что хочу жить с тобой, Форрест, меня влечет к тебе какая-то странная сила, но я не уверена, что ты нравишься мне. Как ты убил того человека?
— Своим автомобилем. Я подстроил ему аварию на гонках.
— Чепуха, Форрест. На гонках постоянно происходят аварии. Не потому ли и ходят смотреть на эти проклятые гонки? Мне кажется, ты на себя зря наговариваешь.
— Все было, как я сказал. Но никто не знает об этом.
— Я знаю.
— Но ты же не веришь мне.
— Да нет, я верю. Посмотри на меня, Форрест, и скажи — что ты видишь?
Я взял в ладони лицо Салли.
— Заглядывая в твои глаза, — сказал я, — я вижу там глупышку.
Она рассмеялась:
— Вот видишь, мы с тобой очень похожи.
Я держал ее лицо в ладонях и продолжал смотреть ей в глаза.
— Я вижу маленькую девочку, которая все еще пытается привлечь внимание своего отца. Малышку, которой никто не может сказать «нет». А если кто и осмелится, то эта теперь уже большая девочка сумеет спихнуть его со своего пути.
— Форрест, я должна тебе сказать, что в Америке никому не дозволяется безнаказанно называть особу женского пола старше пятнадцати лет девочкой.
— А жаль. Чем больше во взрослых детского, тем больше они мне нравятся.
— Прекрасно, но не стоит называть их так. Назови ковбоя «мальчиком» и получишь по физиономии. А женщина может за это оторвать тебе голову. А за кого ты меня принимаешь? За испорченную и напористую тварь? Считаешь, что я расталкиваю людей со своего пути? Кого же? Таких, как Барнс?
— Я ничего не знаю о Барнсе, — сказал я. — Но если бы он был убит камнем, то я бы заподозрил, что это сделала одна знакомая мне длинноногая девица, — ответил я. — А где здесь озерцо для купания, о котором ты говорила?
— Ты и о женщинах тоже ничего не знаешь?
— Рад буду узнать, — сказал я и, взяв ее за руку, потянул за собой.
Глава 15
Глубокий, быстрый и чистый ручей бежал по дну лощины, склоны которой поросли кактусами, кустарником, мескитовым деревом. Ручей, шириной примерно фута четыре, ниспадал со скалы в глубокое озерцо, голубое, как небо.
Салли взбежала на скалу, нависшую над озером, скинула свою белую рубашку, выскользнула из джинсов и сбросила грязные белые кеды. Она повернулась ко мне — у нее были маленькие крепкие груди, струйка пота стекала по животу, внизу которого кудрявились светлые шелковистые волосы…
— Ну, каштан, — крикнула она, — будешь стоять и глазеть или искупнешься? — Она повернулась и прыгнула в воду — ее тело описало дугу в воздухе, вытянутые над головой руки рассекли голубую поверхность воды. Я увидел на темно-синем фоне очертания ее тела. Она доплыла до другого берега и вынырнула, отряхиваясь и отдуваясь. Брызги воды в сухом воздухе вспыхивали в солнечных лучах.
— Ну же, каштан, прыгай! Это великолепно!
Одним движением я расстегнул ремень, стянул брюки и трусы, скинул ботинки. Рубаха еще летела на землю, а я уже нырнул головой вниз, сгруппировавшись в последнее мгновение и войдя в воду с громким всплеском — брызги поднялись футов на десять. Я был разгорячен, весь в поту и пыли, а вода была холодна как лед — тело тут же онемело. Я проплыл под водой и, ухватив Салли за щиколотку, потянул вниз. Она лягалась, как жеребенок.
Мы дважды сплавали туда и обратно, потом плавали на спине, ощущая палящий жар сверху и ледяную воду снизу. Наконец вылезли из воды и улеглись на горячей плоской скале. Мы глядели друг на друга, тяжело дыша, вода стекала с наших тел.
— Тут не нужны никакие полотенца, — сказала Салли. — В этой пустыне обсыхаешь буквально за две минуты.
— Я и не беспокоился о полотенце, — сказал я.
— А я было подумала, что ты захватил с собой вешалку для полотенец.
У Салли были влажные свежие губы, ее кожа покрылась мурашками от холодной воды, и я согревал ее своими руками.
— Ты на ощупь как мои ковбойские сапоги, — сказал я.
— Тут у нас не получится.
— Боишься забеременеть или заболеть СПИДом?
— Или лишаем. А может быть, каким-нибудь грибком или болезнью десен. Нет, дело не в этом, Форрест. Просто все это слишком быстро. Я ведь совсем не знаю тебя.
— А разве ты кого-нибудь знала? По-настоящему?
Она взглянула мне в глаза, ее взгляд смягчился.
— Нет. По-настоящему — нет.
— И я тоже, — сказал я. — Но мы можем попытаться.