Финишная прямая
Шрифт:
Первые лучи солнца заблестели на пустыней Гоби, потом курс на Пекин, пока что только как промежуточная посадка (Форум Формулы 1 состоялся только месяц спустя, как бы на обратном пути). Значит, дальше в Окаяму.
История Аиды и Сузуки тебе известна и так. Когда двести тысяч друзей спорта в Cузуке слегка рассеялись, что-то около двух часов утра, мы сбежали. Хотя до аэропорта было три часа ходу, это того стоило, так как это был Кансей, новый мега-аэропорт, который японцы построили в море. На нем парковались примерно сорок «Джамбо». Единственным маленьким самолетом был «Браво-Гольф-Браво».
Мы были в хорошем настроении
Герхард зафрахтовал в Порт Дагласе катамаран, чтобы отправиться на Лизард Айлэнд и нырять у Барьерного рифа. Все было клево, только вот с едой были проблемы, а ты ведь знаешь, Фил, как близко к сердцу я это принимаю.
При этом у команды в холодильнике было все, о чем только можно мечтать: рыба, раки, стейки и бараньи отбивные. Однако дело было в том, что Герхард вбил себе в голову, что мы будем есть свежепойманную рыбу и он, он один, об этом позаботится. Он смотрит слишком много фильмов про капитана Игло.
Можешь себе представить, что произойдет, когда тиролец забросит удочку на Барьерном рифе? Знаешь, как он рассчитывает величину наживки?
Он думает, чем больше кусок, тем быстрее придет жирная рыба. А на рыбалке он примерно так же терпелив, как Алези при обгоне Шуми.
Вначале на крючке оказались креветки, потом эти чудесные «мортон бэй бугс» (нечто вроде лангустов), которые лежали у нас в холодильнике. Рыбы быстро обирали их с крючка, иногда они еще немного плыли с нами, мы шли все-таки со скоростью 14 узлов, но, когда Герхард с восторгом принимался вращать катушку удочки, они издевательски подпрыгивали пару раз и сматывались. Однако среди всех рыб Кораллового моря распространилась новость, что один тиролец раздает полный холодильник, и поэтому у нас на крючках было очень оживленно. Они съели наших рыб, целиком и в виде филе, они съели наши стейки и обглодали бараньи отбивные до кости.
Член команды Карл робко поинтересовался, не стоит ли ему при следующем нырянии задушить какую-нибудь стоящую на пути рыбу. Но Герхард сказал: «Нет, я поймаю все, что нам нужно».
Закончилось все тем, что, находясь в самых богатых рыбой водах мира, мы питались в основном макаронами.
Фил, я так думаю, что Господь Бог знал что делает, когда поместил людей в определенные места. Как бы то ни было, тирольцев он поместил в горах.
Потом мы полетели на острова Гамильтона. Хотя это и наиболее туристические острова Барьерного рифа, но они все же достаточно велики для нескольких укрытий. И целая вершина горы на противоположной стороне острова — это укрытие Джорджа Харрисона.
В том, что музыкант и гонщик уже пару лет как друзья, нет ничего нового. Благодаря этому я познакомился с Джорджем, и на этот раз он пригласил и меня пожить у него. Конечно, я не буду журналистским образом освещать эту частную встречу, но моим лучшим друзьям я могу намекнуть, что я увидел в раю: Et in Arcadia ego, как говорят латиняне.
Представь себе: от вершины холмы вниз к синему-синему морю. Там дальше, необитаемые благодаря защитникам окружающей среды, острова Whitesunday. Растительность нашего холма представляет собой нечто среднее между джунглями, тропической пальмовой рощей, цветами, соснами, араукариями с гордо возвышающимися пирамидальными кронами. Подобно тихоокеанской деревне, главное строение и маленькие домики прижимаются к возвышенности, водоем в скале — это плавательный бассейн. Дом состоит из бамбука, крыш из пальмовых листьев, света, воздуха и воды, к этому еще темные полы из дерева макаи и много скульптур из Новой Гвинеи.
Мою комнату для гостей с трех сторон окружают маленькие ручейки с красными кувшинками, которые ночью открывались, а вечером снова запирались, как раз когда открывались синие розы. Птицы Гамильтона заботятся о том, чтобы ты уже в пять часов полностью бодрствующим насладился красотой утра. Я различаю только какаду и кукабурра, но этого и достаточно: одни громко орут, другие, как гиены, раскатисто хохочут, между тем ликуют и свистят мелкие пташки и все вместе они развивают бурную деятельность, тренируются в пикировании или скачут по листьям, кидая в бассейн орехи.
Утром для уборки из деревни приходила девушка, в остальное время мы были только втроем и расслаблялись. Джордж Харрисон действительно это умеет: расслабиться. После распада «Биттлз» он начал расслабляться и четверть века спустя он достиг в этом искусстве совершенства.
В сущности, как говорит Джордж, главное — это выделить божественную часть нашей души.
Теперь мне нужно осторожно выбирать слова, так как для Джорджа это совершенно серьезно, хотя, с другой стороны, у него совершенно не испорченный подход к мистике, так что не возникает желания над ним смеяться. Я имею в виду, что вот стоим мы, к примеру, в кухне и готовим бенгальские макароны (вегетарианские) и Джордж замечает, что тот, который сейчас готовит макароны, это не настоящий Джордж.
Настоящий Джордж в виде чистой души, так сказать, сгустка энергии, путешествует через пространство и время.
Поэтому тот Джордж, который сейчас стоит на кухне, может быть таким расслабленным. Ему не нужно изображать из себя важную шишку, как например, это делает Пол МакКартни, который так ужасно много работает над своим эго и постоянно ставит рекорды: больше всего денег, больше всего пластинок, больше всего людей на концерте и так далее — все чепуха.
Поэтому у него, говорит Джордж, нет сложностей со своей идентификацией с «Биттлз». «Люди говорят — я Битл, но это только костюм, который я в свое время надел, и люди по-прежнему видят меня в этом костюме и думают что я Джордж. При этом я совсем другой».
Мммм.
Как бы то ни было, Джордж заботился о расслабленности. Телесно тем, чтобы как можно меньше травить свое тело, в еде и питье и вообще заботится о хорошем пищеварении. Это не очень привлекательно и связано с выпиванием большого количества горячей воды.
Для духовного он медитирует по три-четыре часа в день. Герхарду и мне он может объяснить все по нашей терминологии. Наше сознание имеет три скорости: бодрствование, сон и мечтание. Для отдыха ему требуется холостая скорость, и это и есть медитация.
Я мог бы вечно слушать Джорджа. Во-первых, из-за голоса. Это самый красивый английский из всех, которые я знаю. Он живет в каждом слове светлого музыканта, которые может раскатать слоги во всех их нюансах и придать им мелодию.
Между делом он снимает со стены гитару или укулель и к моему восторгу поет пару куплетов, в том числе и «Old Buddha's Gong», с которой так классно зажигал Хоги Кармайкл и молодые Bacall. И самую лучшую песню Битлз («к сожалению, она не моя, а Джона»): «Norwegian Wood». Разве это не трогательно, Фил?