Физические начала архитектурных форм
Шрифт:
Вообще следует по мере возможности избегать смешения материалов в тех случаях, где совокуп¬ность их играет роль целого, как например в облицованных другим материалом кирпичных стенах, железобетонных балках и тому подобных конструкциях. Но даже и тогда, когда другой материал играет вполне определённую роль, как например в связях, вводит его следует с большой осторожностью. Если, действительно, умелым распределением связей можно остановить начавшуюся острую деформацию в здании, то наоборот, неумелое распределение их может создать таковую.
Все эти соображения, вызываемые фактом хронической деформации, приобретают особенное значение в. современных постройках, где выгода играет главнейшую
Ограничиваясь этими общими указаниями на те го¬ризонты, которые открывает 6oлеe тщательное изучение вопроса о хронической деформации в области строительной механики, и оставляя совершенно без рассмотрения те выводы, к которым приводит более широ¬кая постановка вопроса о деформации, затрагивающая почти все явления видимого мира, потому что при этом слишком далеко пришлось бы уклониться от намечен¬ной мною цели, перехожу теперь к тем выводам, к которым приводит это изучение в пределах поставленных мною в начале этого очерка вопросов.
Приведённых мною наблюдений, опытов и рассуждений вполне достаточно, чтобы ответить на эти во¬просы. Из наблюдений выяснилось, что деформация действительно существует и вовсе не настолько не¬значительная, чтобы это не могло отозваться на общей форме зданий. Из опытов же выяснилось, что, во-первых, она достаточно велика, чтобы образовать новые формы, а во-вторых, эти формы, получаемый опытным путём, именно таковы, какие наблюдаются в действи¬тельности в памятниках древней архитектуры.
Если теперь, принимая во внимание характер разобранных мною форм, а также и большую вероят¬ность автоматического возникновения их оригиналов, мы бросим ретроспективный взгляд на историю искусств, на этот ряд перемежающихся и переплетающихся между собою изобретений новых конструкций и пустых подражаний, то получается вывод, далеко не льстящий нашему человеческому самолюбию.
На протяжении 4000-летней, а может быть я более давней культуры, мы в большинстве случаев на¬талкиваемся на подражание, и чаще всего на подражание только внешней форме без всякой критики её содержания. Но так как человеческий разум всё-таки требует основания, то формам, истинное значение которых или забыто, или никогда и не сознавалось, мы уже сами подыскиваем произвольное гипотетическое значение и, забывая, что это только гипотезы, меняем форму и даже канонизируем её уже применительно к этим гипотезам, отдаляя её таким образом ещё более от её первоначального значения.
Особенно посчастливилось в этом отношении так называемой "классической" архитектуре. Там в эпоху "ренессанса" получили свою окончательную обра¬ботку каноны, начало которых мы видели уже во вре¬мена Витрувия. И эти каноны, без всякого отношения к какой-либо рациональной причине, только опирающиеся на авторитет лиц, разыгрывавших роль учёных, в течение почти 400 лет держали в своих тисках архитектурное творчество и, подобно положениям Аристотеля в средние века, считались непогре¬шимыми.
Совершенно игнорируя тот дух рационализма, ко¬торый, несмотря на некоторый внешний налет рудиментарных пережитков прошлого, всё-таки проникает древнегреческие постройки, от них взяли только их внешность вместе с её безвкусными придатками и со¬вершенно произвольно одели в этот ветхий наряд новые идеи нового времени.
То, что Византийская архитектура является произведением тех же греков, которые создали Акрополь, было как-то упущено из вида. Было упущено, что тот же дух рационализма, которым проникнута древне¬греческая архитектура, ещё в большей мере прони¬кает те греческие произведения, которые мы относим почему-то к какому-то новому Византийскому стилю. Мы должны помнить, что и "Византийский" стиль, и древнегреческий, суть только выражение одной и той же идеи рационализма, и что тот неизбежный налёт рудиментов, который свойствен и той и другой эпохе, не представляет сути творчества греческого гения, а лишь его ошибки.
Подобно тому, как глупый переписчик в погоне за красотою букв искажает самый смысл священной книги, последующие поколения, не будучи в силах создать что либо подобное по духу, по силе логики старым греческим и византийским образцам, создали ту мишурную, бутафорскую архитектуру, которою про¬бавлялось человечество до самого последнего времени.
И только теперь разум, логика пытаются снова заявить свои права. Но ещё и теперь живут, ещё не умерли окончательно эти обессмысленные позднейшими наслоениями развалины, эти так называемые "ордера". Ещё в закоулках человеческой мысли находятся жрецы, которые шамкающим ртом возносят молитвы перед их потухшими алтарями.
Как я уже сказал, я отнюдь не отрицаю известного совершенства, известной красоты подлинных греческих колонн, но эта красота – красота развалин, красота разрушения и смерти, и в творчестве оригиналов этой формы красоты человек не принимал никакого участья.
Конечно, человеческой фантазии доступно утрировать где-нибудь появившуюся идею, а тем более простое повторение её формы, но трудно допустить, чтобы первоисточник-то этих идей явился как сознательное творчество. В природе таким формам, как например "ордера", человечество нигде для себя не имело оригиналов. С другой стороны, невозможно предполо¬жить, чтобы архитекторы древности сначала делали модели своих зданий из какого-нибудь тягучего материала, а затем переносили бы появившиеся деформированные формы на само здание, – а лишь при таком условии сколько-нибудь правдоподобна "творче¬ская" теория возникновения древних форм, так точ¬но повторяющих формы лабораторного опыта.
Изучать более подробно эти формы – дело археологов, а ещё скорее – физиков, которые могут в этом изучении почерпнуть, может быть, кое-что новое, но во всяком случае не может лежать в основе архитектурного образования: дело архитекторов – воспроизводить здания наиболее долговечные, а не ими¬тировать развалины.
В этом направлении архитекторы, кроме логики и рассуждений, могут почерпать идеи в самой природе, но не в тех её актах, где она разрушает, а в тех, где она создаёт. И я уже указывал на эти формы совершенно иного духа и характера: стволы деревьев, кости животных, все части, требующие про¬чности и экономии материала – отнюдь не напоминают своим настроением и формой оплывших, бессильных держать тяжесть "классических" колонн, к какому бы "ордеру" они не принадлежали. Та главная идея, ко-торую преследует природа в своих произведениях: выгода, кратчайший путь к достижению цели, должна лечь и в основание архитектурного творчества, и в основание академического обучения.
Пора бросить мёртвую идею, что форма может иметь канон: форма должна быть так же бесконечно разнообразна, как бесконечно разнообразны создающие её условия, и единственный "стиль", которого должен добиваться художник в своих произведениях, это – стиль природы, стиль, где бы не было ничего лишнего, где бы всё имело смысл и служило основной идее.
Конечно, более или менее все и всегда старались преследовать эту идею, но увлечение бессмысленным подражанием и преклонение перед канонами авторитетов представляло всегда слишком тяжёлый балласт для этого стремления.