Физик
Шрифт:
«Отправляй всю банду по покоям, а сам поднимайся ко мне. Я в малой трапезной. Впрочем, Маша встретит и проводит…»
Маша — горничная Валентины Алексеевны, чопорностью и холодностью напоминавшая Каролину Вильгельмовну — действительно встретила меня в лифтовом холле, одарила очень отдаленным намеком на улыбку, изобразила книксен, отработанный до абсолютного идеала, попросила следовать за ней и величественно поплыла по коридору. В принципе, я бы запросто обошелся и без подсказок, так как мог найти нужную дверь по «недвижным статуям» бойцов Конвоя, замеченным в первое же мгновение пребывания на этаже. Однако правила игры устанавливал не я, поэтому послушно
После того, как дверь в трапезную распахнулась «сама собой», плавно качнулся вперед, переступил через порог, сделал ровно три рекомендованных шага, остановился и сложился в верноподданническом поклоне.
— Добрый вечер, Лютобор Игоревич… — пробасил самодержец, разрешил выпрямиться и с интересом оглядел с головы до ног.
Я занимался тем же самым, ибо до этого момента видел государя только на парадных портретах, в Сети и в официальной хронике, то есть, облаченным в мундир. Поэтому не ожидал, что на ужин к наперснице матушки он наденет белую рубашку с довольно своеобразной вышивкой, светлые брюки и легкие ботинки.
Впрочем, первая мысль, посетившая меня при изучении внешности Императора, касалась его статей: как оказалось, придворные фотографы и видеооператоры не лгали ни в одном кадре — мышечному корсету не особо высокого, зато чрезвычайно мощного Огневика могли позавидовать многие Земляки!
Не знаю, о чем была бы следующая мысль, но поймать ее за хвост помешал вопрос Волконского:
— Юноша, скажите, пожалуйста, вам действительно тринадцать лет?
— Да, Ваше Императорское Величество! — твердо ответил я, заметил, как Ярослав Третий кинул вопросительный взгляд на матушку, и услышал ее ехидный смешок:
— Сынок, Лютобор Игоревич уже знает, что я эмпат. Впрочем, это ничего не меняет — он ни разу не солгал и до того, как я в этом призналась.
Самодержец неспешно перевел взгляд на меня и объяснился:
— Вы не только выглядите, но и ощущаетесь лет на шестнадцать, а то и больше. А это включило паранойю. Но с нею я уже справился, поэтому на время ужина дозволяю обращаться ко мне по имени-отчеству, сидеть в моем присутствии и задавать вопросы, не дожидаясь разрешения.
— Благодарю, Ярослав Георгиевич… — спокойно сказал я.
Государь удивленно выгнул бровь, несколько мгновений что-то искал в моих глазах, а затем дал команду усаживаться возле Валентины Алексеевны.
Я, естественно, повиновался. При этом, вроде бы, не тормозил, однако «прабабка» сочла необходимым ободряюще похлопать меня по предплечью. Ее лица в этот момент я, естественно, не видел, ибо смотрел на Волконского, поэтому, заметив, что вокруг него вспыхивает мощнейший огненный щит, потерял дар речи и не сразу понял, что это заклинание было активировано «благодаря» Шаховой. Ну, а та менее чем за секунду протараторила два довольно длинных предложения и все-таки убедила государя не только выставить из трапезной ворвавшихся в нее Конвойных, но и убрать защитное заклинание.
— А теперь еще раз и без иносказаний! — потребовал он сразу после того, как телохранители скрылись за дверью.
Целительница деловито кивнула, включила мощнейшую «глушилку», стоящую возле ее правого локтя, на какое-то время расфокусировала взгляд, видимо, подбирая нужные слова, а затем повернулась ко мне:
— Лютобор, скажи, пожалуйста, когда, где и как ты взял вторую ступень ученика?
— Сегодня. На автодроме в Мякинино. Во время тренировочного заезда по гоночной трассе… — честно ответил я.
— А первую — дней десять тому назад, верно?
— Да… — вздохнул я, заметив, как подобрались Волконские.
— А сколько часов в сутки ты медитируешь с линзой-камертоном?
Врать в присутствии эмпата было бы идиотизмом, признаваться в том, что все время бодрствования у меня висит не одна, а две «петли» — тоже, так что я сказал «большую часть» правды:
— От десяти и выше.
— И не испытываешь никакого дискомфорта, верно?
Этот вопрос удивил:
— А должен?
— В теории — да! — хохотнула Мирослава Михайловна. — К примеру, на ранге ученик меня хватало на два часа десять минут в сутки, а при превышении этой нормы начиналась деградация периферийных каналов энергетической системы со всеми сопутствующими эффектами вроде головокружения, озноба и ноющих болей во всем теле.
— Можешь накинуть «петлю» на линзу прямо сейчас? — поинтересовалась Шахова.
— Она и так на ней висит… — буркнул я, понимая, что копаю себе могилу.
Целительница потребовала протянуть ей левую руку, как-то уж очень резко сдвинула рукав к локтевому сгибу, прижала ладони к предплечью и тыльной стороне кисти, несколько мгновений прислушивалась невесть к чему, а затем криво усмехнулась:
— Завихрений Мединского практически нет. Вернее, они пропадают в точке возвращения Силы в магистральный канал! Дальше объяснять?!
В ее взгляде, голосе и позе ощущалось настолько сильное напряжение, что я невольно поежился и задал напрашивавшийся вопрос:
— Это плохо?
— Это замечательно! — ответила государыня, поймала взгляд сына и, на что-то намекая, едва заметно выгнула бровь.
Император задумчиво огладил бородку, некоторое время смотрел сквозь Шахову, а затем откинулся на спинку кресла и уставился мне в глаза:
— Лютобор Игоревич, по уверениям матушки и Валентины Алексеевны вы — на удивление здравомыслящий, принципиальный и порядочный молодой человек. С их мнениями полностью согласны и мои аналитики, что случается нечасто. Да и мой личный опыт общения с другими физиками говорит о том, что такое вполне возможно. Тем не менее, я помню себя в вашем возрасте и, откровенно говоря, побаиваюсь, что вы повторите мои ошибки или наделаете свои, еще более серьезные. Поэтому предлагаю следующее: вы дадите мне клятву Даром о нераспространении информации и получите некоторое количество знаний, требующихся и вам, и нам, а я посмотрю, как вы ими распорядитесь, и либо подкину следующую порцию, либо подожду, пока вы повзрослеете и определитесь с жизненными приоритетами.
Я пожал плечами и счел необходимым сказать «чуть купированную» правду. Хотя прекрасно понимал, что она может выйти мне боком:
— Государь, ваша матушка подтвердит, что я оказался в школе-интернате Зыбиных не от хорошей жизни, до сих пор переживаю боль потерь и прирос душой к тем немногим людям, которые протянули руку помощи не корысти ради, а по велению сердца. Отношение к последним и есть мой главный приоритет: я буду воздавать им добром за добро, пока жив. Причем так, чтобы они меня уважали. Клятву Даром о распространении информации, само собой, дам. После того, как изучу ее текст и сочту его достойным. Однако — предупреждаю сразу — оставлю за собой право отказаться от использования знаний, которые навредят моим близким или выставят меня в их глазах не в лучшем свете. Что касается ошибок, то без них, вероятнее всего, не обойдусь — на то они и ошибки…