Физрук-6: назад в СССР
Шрифт:
— Привет! — сказал я. — Это Данилов!
— О, приветик, Саш! Какими судьбами?
— Да вот хочу узнать, Петюня — шофер — все еще живет в общаге?
— Живет. Куда ему деваться?
— Тогда я заскочу к нему вечерком. Калым для него имеется.
— Только — к нему?
— Не только.
— Понятно, к своей зазнобе…
— Так оно и есть…
— Ну заглядывай!.. Я скажу Петровичу, чтобы пропустил.
— Большое спасибо, Аграфена Юльевна!
— Паси, да пораньше пригоняй…
Положив трубку, я отправился вести урок. Он как раз был у восьмого «Г». Когда прозвенел звонок на перемену, я сказал Альке и Толику, что прошу их поехать со мною, посмотреть и отобрать книги для нашей клубной библиотеки. У пацанят загорелись глаза. Я провел еще один урок. Семиклашки под моим присмотром побросали мяч через сетку. Когда началась большая перемена, пошел в учительскую, чтобы вернуть классный журнал седьмого «А», как вдруг из приемной выглянула Раечка и сказала мне:
— Товарищ Данилов, вас к телефону!
Кто бы это мог быть? Я зашел в приемную.
— Я — в столовую, — сообщила мне секретарша. — Будете уходить, плотнее притворите дверь.
— Обязательно! — заверил я и взял трубку, которая лежала на столе.
— Слушаю!
— Здравствуй, Саша! — раздался в наушнике голос моей бывшей.
— Привет!
— Ты обещал позвонить, но я так и не дождалась твоего ответа.
— Мои ученики согласились принять участие в твоих опытах, — проговорил я понизив голос и прикрывая рукой динамик, — но только потому, что они понятия не имеют, что их ждет.
— Замечательно! — обрадовалась Илга. — Почему же ты не позвонил мне?
— Потому, что я против.
— Это не имеет значения.
— Имеет. Потому, что я не позволю ставить опыты над детьми, согласие родителей которых не получено.
— Это не тебе решать.
— Мне.
— Ты не понимаешь, против чего идешь!
— Понимаю, — сказал я. — На следующей неделе созову родительское собрание. У тебя есть шанс самой выступить перед родителями и объяснить всю важность проводимого эксперимента. Если сумеешь им втолковать — тогда ребята твои.
— Хорошо, я попытаюсь согласовать твое предложение.
— И советую говорить правду. Советский человек имеет право знать все, как есть.
— Сообщи мне дату и время.
— Сообщу.
На этом наш разговор закончился. Интересно, доложит ли бывшая о моем демарше своему руководству? И вообще, чего она со мною возится? Я же явно ей мешаю… Не остывшее чувство? А у меня к ней? Не знаю. Бесит — это да. Особенно своими парапсихологическими фокусами. Однако глубокие чувства сразу не проходят. Тем не менее, сейчас я ее воспринимаю скорее как своего противника. Раньше мне было безразлично, чем Илга занимается. Может быть любопытно, но и только.
Положив трубку, я вышел из приемной, плотно притворив дверь. Отправился в столовку, похлебать борща и пожевать макарон с гуляшом. Подсел к Карлу, мы с ним переговорили о наших киношных делах. Вернее — об их киношных делах, потому что я немного самоустранился по причине своей загруженности. Так что товарищ мой проинформировал о том, что репетиции идут полным ходом, девчонки со швейки уже над костюмами кумекают. Алька и другие школьные художники делают эскизы декораций, а на уроках труда изготавливают реквизит. Вслух этого Рунге не сказал, но в контексте прозвучало: «Нужны деньги, друг Данилов!»
— Ты не забыл, завтра, после уроков мы за стройматериалами едем? — спросил я.
— Нет, конечно! — откликнулся он. — Машина будет?
— Достану! Грузовик…
— Ну и отлично!
На том наш совместный обед и завершился. После уроков, я выгнал «Волгу» из школьного гаража, посигналил у ворот и через пару минут в салон забрались Абрикосов и Кривцов. Городское общество книголюбов оказалось в самом центре. Оно располагалось в помпезном двухэтажном здании с колоннами и лепными карнизами, до революции наверняка принадлежавшем какому-нибудь купчине. Конечно, книголюбы не единственные, кто занимали его. Двери пестрели табличками.
Было здесь и общество нумизматов с филателистами, и курсы кройки и шитья, и общество цветоводов, и редакция газеты «Литейский рабочий» и другие мелкие организации. Мы с пацанятами вошли внутрь и сказали вахтеру, что пришли к книголюбам. Старик лениво махнул рукой направо. Последовав этому молчаливому указанию, мы обнаружили коридор с несколькими дверями. На одной из них и была табличка, подтверждающая, что за дверью находится то, что нам нужно.
Внутри оказалось полно народу. Я даже не ожидал такого. Комната была наполовину забита людьми, а наполовину стопками каких-то упаковок. Присутствующие посмотрели на нас как на досадную помеху, но тут же забыли о нашем существовании. Взгляды их были обращены на дверь, ведущую в кабинет товарища Лисицина. Некоторые украдкой пытались расковырять упаковку, чтобы посмотреть, что внутри, но другие тут же на них накидывались и шепотом отчитывали. Вдруг дверь кабинета открылась и показалась некрасивая, но серьезная девушка.
— Данилов есть? — спросила она, строго сверкнув очками.
— Я Данилов! — откликнулся я.
— Зайдите к Сергею Ивановичу!
Я шагнул к двери, пацанята за мною. Девица посмотрела на них поверх очков, но я сразу сказал:
— Это мои помощники.
И она нас пропустила. В кабинете нас встретил сам председатель. Поднялся, пожал руку мне и моим сопровождающим. Показал на стопки книг, что были разложены на большом столе. Я кивнул ребятишкам, и те робко подошли к столу и стали перебирать книжки.
— Аккуратнее, ребята! — предостерегла их очкастая.
— Ничего, — заверил я. — Они ребята воспитанные.
— А как там мой сынок? — поинтересовался Лисицин.
— Старается, — откликнулся я, больше прислушиваясь к тихим возгласам Алика и Толика.
От стола с книжными сокровищами то и дело доносилось:
— Ух ты! Стругацкие!.. Глянь — Крапивин!.. Снегов… Во! Булычев!.. Грин… Лем… Сабатини…
Да, пацаны действительно разбирались. Очкастая секретарша нависала над ними, словно курица над цыплятами и каждый раз кудахтала, если ей казалось, что те не слишком бережно относятся к дефицитным изданиям.