Флексия
Шрифт:
Врут все, говоря о том, что рыбы – неодушевленные существа. Животные имеют душу. И даже деревья ее имеют. А мы эту душу да ножичком. Почему же мы, люди, так жестоки. И равнодушны. Зато пишем книги, сочиняем музыку, от которой мурашки по коже. Но, дорогой, мой дневник. Это и книги, и музыка, все это покаяние. Молитва. И нашла я папины стихи о рыбах. В его же книжке «Список примет». Вот они. Мой папа поэт. Но, как я уже сказала, если замечательный поэт или там музыкант, значит, большой грешник. Ему приходиться больше оправдываться. Ну, вот стихи:
ПОСЛЕДНЯЯ РЫБА
Широкие
Рыбешку не ешьте, она вас не тронет.
Ведь рыба она изначально нема,
И нету у ней никаких электроник.
Суньте ей вафельку или крючок,
Или сыграйте на флейте мазурку.
Но опоздали. Молчок и молчок.
Только наваристей пахнет мазутом.
Мы уж и так перебили всех рыб,
Скоро остануться лишь в Интернете.
Ч!..Ведь немая , а шепчет: «Спаси…
Бо!» – Последняя рыба на свете.
Папа вышел из кухни, посвистывая. Нет, не живодер он. Отец посвистывает, когда ему весело или когда грустно. Нужно понимать интонацию свиста. Он свистел грустно. И пытался улыбнуться.
– Дочь, – сказал он, – не поможешь ли ты мне?… Картошечки почистить.
Он потерял рассудок. И хочет, что бы я пошла за ним на место преступления.
И я пошла, вернее, поплелась, на кухню. Нож выпадал из моих рук, когда я косилась на распластанную, разделанную уже рыбу.
А папа, наверное, избавился от тоски. Дело в том, что он переключился на другое. Он поэт-кулинар. Отбивные готовит отменные. А плов? Пальчики оближешь. Но ведь опять из мяса убитых животных. Папа увлекается. И готовя уху, он забыл уже, что недавно отрезал у живой рыбы голову. И кровь растекалась по серому металлу мойки.
Он и свистеть стал по-другому. Весело.
–Приготовим обед силен. Раньше так говаривали. В девятнадцатом веке. У Бунина «Приготовим обед силен». И мама придет с работы и нас обеих расцелует. Тебя – в шеки, меня-в губы. Балакардаш Балакардашев говаривал: «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок». И тут же добавлял: «И женщины тоже».
Балакардаш Балакардашевич Балакардашев папин мифический герой. Он сует его, где надо и где не надо.
И уха из шаранчика все же была сварена. В комнатах, во всех пахло укропом, специями, рыбным духом. Честное слово, природой пахло. И мама пришла, сковырнула свои туфельки. Поцеловала и меня, и папу в щеки. Папина мечта не сбылась. И все сели за стол.
«Я же говорила, – фыркнула я, – Не буду есть рыбу. Недавно она была живой. А мы все скоты»
– Флек, – улыбнулся папа, забудь о предрассудках, так продиктовано природой.
– Флексия! – воскликнула мама и достала мою тарелку.
Я не знаю почему, то ли аромат, то ли родительское недоумение, то ли дух противоречия, который всегда сидит во мне, усадили меня за стол. И я нехотя черпнула ложкой. А потом увлеклась и съела всю огромную тарелку ухи. Было вкусно! А когда я отложила ложку, то вдруг что-то черное заползло внутрь меня. И мне захотелось плакать.
– Я пошла, почитаю!– это мои сухие губы сказали. Сама-то я поняла, что я сама абсолютно пустой человек, что я не могу сдержать обещание, данное самой же себе. Я – дрянь, дрянь, дрянь!
Я лежала, уткнувшись лицом в подушку. И, наверное, плакала. Плакала до тех пор, пока не вспомнила, что совсем недавно, когда с папой и мамой мы путешествовали в Санкт-Петербург, я купила красивую книжечку с чистыми листами. «Дневник». «Интимный, то есть личный дневник». Теперь вот записываю. И, видимо, буду записывать все свои потрясения. Я давно поняла, что если что-то запишешь на бумагу, то это что-то, хоть наполовину да и отлипнет от тебя. Плохо, что люди перестали друг-другу писать письма. А шлют друг другу «эсэмэски», в которых главное слово «приколись».
Нет, лучше бы я жила в девятнадцатом веке, в котором женщины только примеривались к мужским брюкам, а губы красили только дамы определенного поведения.
МАМА
Моей маме тридцать пять лет. Мне пятнадцать. Мама красавица. И совсем не похожа на «педа». Скорее всего она смахивает на актрису, хотя актерского в ней ни капельки. Я не знаю, хотела бы я походить на маму. Дело в том, что порой мне кажется, что ей – пятнадцать, а мне – тридцать пять. Она не может приспособиться к жизни. В принципе и папа такой. Они похожи, поэтому часто ругаются. Пал Палыч учитель физики говорил, что плюс на плюс несоединимо. Может быть короткое замыкание. Это в электричестве, но не только там. Люди ведь тоже наполнены живым электричеством, как лейденовские банки. И если соединишь плюс с минусом, то все заработает. Моторчик начнет крутиться, и лампочка ярко вспыхнет. Наверное, у мамы и папы раньше были разные полюса, а потом они привыкли к друг к другу. И кто-то из них незаметно взял свой плюс. Скорее всего папа. Он умеет приспосабливаться.
Вот мы с Тимофеем, а это я тебе скажу, милый мой дневничок, мой друг. Учиться он в десятом классе. И уже почти взрослый. И он почти «мой»друг. Если не больше. Мы познакомились с ним…. Об этом я напишу позже. А сейчас о маме.
Мама – красавица. И что-то с ней случилось в последнее время. Она подолгу раскрашивает свое лицо. «Боевая окраска», как она говорит. Как у индейцев. Перьев на голове нет, остальное все присутствует.
Раньше мама одевалась так как и все. Говорила «Флек, будь естественной. Главное, у человека душа и ум. А остальное все – бренное тело»
Ага, это у мамы-то бренное тело. У нее идеальная фигура, но она все равно занимается специальной зарядкой. Фитнесом, или еще как это называется. И теперь мама стала экстравагантно одеваться. Когда мы ездили в Санкт-Петербург, то папа накупил ей много всего. К примеру, раздувающиеся белый брюки. Он сказал маме для чего эти брюки. И я его вполне поняла: «Белеет парус одинокий».
– Вот именно «одинокий», – ответила тогда мама.
И в ее улыбке я увидела тогда слезы. Они были спрятаны под этой улыбкой, другим были не видны. А я узрела.
Я так думаю, что ни папа, ни мама, они не одиноки. Они любят друг друга. Просто им хочется друг-друга побомбить. Почему так получается, что самые родные люди и пуляют друг в друга раскаленными стрелами. И гнев, взятый от других людей, выплескивают друг в друга. По моему так несправедливо устроен мир.
Конечно, каждый человек бывает одинок. Ему и полезно иногда быть таковым, для того чтобы остановиться, оглянуться, подумать, решить. И все же… Все же, я думаю, что у моих родителей будет все нормальек. И полюс у кого-то поменяется на противоположный.