Флэш по-королевски
Шрифт:
Он подошел к двери.
— Быть может, я ошибся в вас, не знаю. Если я повинен в этом, то обещаю: при любом исходе я не буду знать покоя, пока не обеспечу безопасность вашим жене и дочери, о которых вы так переживали днем, но будто напрочь забыли вечером. Утешайтесь мыслью, что ваша златокудрая крошка Амелия пребывает в моих мыслях. — Он вышел на порог. — Доброй ночи, англичанин.
И ушел, явно весьма собой довольный.
Следующий час я провел в отчаянной попытке прорыть голыми руками подкоп под стеной хижины, но не преуспел. Грунт был твердый, то h дело встречались камни и корни. Мне удалось раскопать лишь маленькую
Когда первоначальный прилив паники схлынул, я сел и погрузился в мрачные раздумья. Существовал слабый шанс, что до завтрашнего вечера сумасбродный план Хансена может претерпеть изменения, или что мне каким-то чудом удастся сбежать — но я сомневался в этом. И тогда мне останется налечь на весла — в буквальном, кстати, смысле, — отправляясь в самое опасное в моей жизни приключение, из которого я вряд ли вернусь живым. Итак, мне предстоит встретить свой конец здесь, в Богом забытых немецких развалинах. Я умру, пытаясь спасти человека, которого даже не видел никогда — и это я, который бы пальцем не шевельнул, чтобы спасти свою собственную бабушку. Это было слишком: я долго скулил, оплакивая свою судьбу, потом выругался, немного помолился, призывая Господа, в которого верил только в моменты истинного отчаяния, смилостивиться надо мной.
Я пытался утешаться мыслью, что мне и раньше приходилось выпутываться из безнадежных переделок — да, но не вечно же будет так везти? О нет, Иисус не отринет раскаявшегося грешника: никогда не стану я больше прелюбодействовать, красть и говорить неправду! Я силился припомнить все семь смертных грехов, дабы не пропустить ни единого, потом направил свой ум к десяти заповедям, давая зарок никогда впредь не нарушать их — притом, как вам известно, жизнь моя никогда не была сюжетом для иконы.
От молитвы я ожидал облегчения и покоя, но обнаружил, что страх мой ни на йоту не уменьшился, и поэтому закончил хулой на все мироздание. Разницы все равно никакой.
Следующий день тянулся бесконечно: сердце мое уходило в пятки всякий раз, как до меня доносились приближающиеся к двери шаги, и когда Заптен и оба его компаньона пришли за мной вечером, я испытал почти что облегчение. Они притащили с собой кучу всякого снаряжения, сказав, что нужно все приготовить заранее, и необходимость заняться делом на время вытеснила ужас из моей головы.
Сначала мы с Хансеном разделись донага, чтобы натереться жиром для защиты от холода, когда пойдем вплавь. Увидев мои шрамы — след от пистолетной пули, прошедшей через бок и вышедшей сзади, полосы, оставленные хлыстом этой свиньи Гюль-Шаха, и белесую отметину на бедре, обозначавшую место, где срослась нога, сломанная в форте Пайпера, — Заптен тихонько присвистнул. Зрелище было впечатляющее, и хотя большая часть ран была получена со спины, не такого рода украшения можно обычно увидеть на трусе.
— А вам везло, — говорит Заптен. — До поры.
Когда мы хорошенько просалились, то одели белье из грубой шерсти — крайне неприятное занятие — а поверх него шерстяные рубашки и блузы, заправив их в штаны. На ноги натянули носки и легкие ботинки, а Заптен прихватил нам одежду под коленками и локтями шнурком, чтобы не сползала.
— Теперь к оружию, — объявляет
Хансен выбрал палаш и длинный кинжал, но я покачал головой.
— А сабли нет?
Заптен призадумался, однако поиск среди шайки его бандитов позволил найти требуемый предмет — им оказался древний, но весьма внушительный кусок стали, при виде которого я в душе вздрогнул. Но взял — если дойдет до драки, не дай бог, лучше иметь дело с оружием, в котором знаешь толк. В сабле я, конечно, не Анджело, но хотя бы привык ей пользоваться. [XXXVIII*] Что до остального, то они вернули мне мой морской нож, и еще выдали каждому из нас по фляжке спирта.
Оружие мы закрепили на спине, прихватив его на уровне груди и талии, также Хансен намотал вокруг туловища длинный кусок веревки. Развернулся спор, стоит ли нам брать кремень и огниво, но смысла в этом не было. В итоге, каждому из нас вручили промасленный пакет с некоторым количеством хлеба, мяса и сыра, на случай, как сострил Заптен, если у нас найдется время перекусить.
— Возможно, вам захочется съесть чего-нибудь, когда выйдете из воды, — добавил он. — Поешьте и попейте, если получится. Теперь, мистер Томас Арнольд, слушайте меня. Отсюда мы верхами направимся к Йотунзее, что займет у нас добрых три часа. Там ждет лодка с парой крепких гребцов; они подвезут вас как можно ближе к замку — ночи лунные, тут мы ничего поделать не можем. Но сейчас облачно, так что вы подойдете достаточно близко. Затем вы отправитесь вплавь, и помните: они там не дремлют.
Он дал мне переварить эту информацию, высоко задрав подбородок и глубоко засунув руки в карманы, — довольно нелепая на вид поза, — потом продолжил:
— Там, в замке, Хансен старший, ясно? Ему решать, кому что делать: кому охранять принца, кому опускать мост. Насколько нам известно, он приводится в действие лебедкой. Выньте стопор, и мост упадет. Это послужит сигналом для нас — Пятьдесят человек во главе со мной и Грундвигом — к штурму Дамбы. — Он замолчал, вытаскивая кисет. — В наши намерения не входит оставлять кого-нибудь из гарнизона в живых.
— Они все должны умереть, — торжественно заявляет Грундвиг.
— До последнего, — подхватывает Хансен.
От меня, похоже, тоже чего-то ждали, поэтому я сказал:
— Правильно.
— Послужите нам верой и правдой, — продолжает Заптен, — и прошлое будет забыто. Подведете нас… — Договаривать он не стал. — Все ясно?
Ясно, очень даже ясно, слишком. Я старался не думать об этом. Мне не хотелось вникать в эти ужасные детали; по правде, в уме у меня крутился совершенно не нужный вопрос, не имеющий ничего общего с предстоящим делом. Но он не давал мне покоя, и я спросил.
— Скажите, Хансен: тогда, в Штракенце, что заставило вас подумать, что я не Карл-Густав?
Он изумленно уставился на меня.
— Вы это хотите знать сейчас? Ну, ладно. Сходство просто удивительно, но все же… что-то было не так. Потом на мгновение я понял что: ваши шрамы не на тех местах — левый расположен слишком низко. Но это не все. Даже не знаю как сказать — просто вы не Карл-Густав, и все тут.
— Спасибочки, — говорю я. Бедный старина Бисмарк снова опростоволосился.