флэшбэк - flashback
Шрифт:
— Да, а мне вот везет: как попаду на Васильевский, так вечно со мной всякие истории случаются. То мосты разведут, а я не успеваю, то вот какие-то типы из темного мира пристают…
— Это уже не Васильевский, это — Голодай.
— Что? Голодай?
— Да, это — остров Голодай, или остров Декабристов. Мы на другой стороне Смоленки. В Восемнадцатом веке на острове, расположенном севернее Васильевского, некий английский доктор, Томас Холидей, купил участок земли и построил свою фабрику. Рядом поселились в бараках и землянках рабочие, согнанные для строительства города. Холидей, хоть и был врачом, не особо сильно заботился о состоянии здоровья своих сотрудников: труд на фабрике был крайне тяжелым, а платили настолько плохо, что рабочие голодали постоянно. По тем временам совершенно естественно, что остров получил имя хозяина столь крупных земельных владений — «Холидей». Но, видимо, рабочим недосуг было вникать в тонкости произношения английского языка, и они, с присущим нашему народу оптимизмом, стали именовать остров «Голодай». Сие название продержалось двести лет, пока власть не захватили большевики. По понятным причинам везучие питерские пролетарии не захотели
— Откуда ты все это знаешь?
— Да не все я знаю… — отмахнулась Эля, — так, нахваталась кое-чего.
— Ты же хранительница… — снова зачарованно повторил Алекс.
— Да. И что теперь? — снова спросила она.
— Ничего… просто хотел узнать. Вот если бы они… эти демоны… меня все-таки съели, они что, сожрали бы мясо и оставили обглоданный скелет? Или разорвали бы на мелкие кусочки?
— Ага, щаз! Нужно им твое мясо! Они бы съели твое сознание, твою душу, и оставили бы полного идиота, пускающего слюни и писающего в штаны. Или просто труп, это уж как повезет!
Алекса всего передернуло.
— Но как?.. — продолжал он свои расспросы. — Ты же… ну, когда мы встречались в прошлый раз… у тебя, на Лиговке… ты же была обычной девушкой. И не здесь…
— Теперь мы тоже у меня. Я здесь живу, это — моя квартира, хоть я и не обычная девушка. Ты все еще не понял, да?
— А как?..
— Приняла эстафету, — тихо пояснила Эля. — Получила кое-что. Хочешь знать как? Водички мне сначала принеси… ага, спасибо. Просто все, до омерзения. Я тогда была совсем молодая и глупая, даром, что меньше года прошло: здесь у моего времени свои законы. Я была беззаботная и беспечная. Правда, это не мешало мне гулять вечера напролет на нашем проспекте. Был там у нас такой пятачок на пешеходке, несколько кафешек, в которых тусовались разные компании. Мое дело было только выбрать, куда присоединиться. В тот вечер притопала я рано, ни в одном кафе знакомых еще не было, и болталась из одного кабака в другой. Захожу в «Пиноккио» — это своего рода мозаика итальянской жизни — и тут выходит один мой знакомый. Даже не знакомый, просто были как-то в одной компании. Удивительно, но я совсем не помню, как он тогда был одет, но самое главное — пронзительно голубые глаза. Они у него менялись в зависимости от одежды — смешно, но если джемпер темный, то и глаза становились темнее. Выбежала сразу за ним, а его нет нигде. Эх, и расстроилась же я тогда, для меня ведь никогда не было проблемой самой подойти и познакомиться, если человек понравился. Только где его искать-то? Как в воду канул. Да и не узнала бы я его со спины, а одежду не запомнила. В памяти остались только глаза. Пошла бродить тогда по другим точкам, опять никого. Наконец нашла я его в одном баре с какой-то мымрой. Так он на меня даже смотреть не стал, а когда я подошла и заговорила, такое мне сказал… прямо в душу насрал. Что делать? Вечер, расстройство одно, хорошо помню тогдашние свои ощущения. Полный минор. Вот и забрела сюда, на набережную. Села вот также на ступеньке и сижу, на судьбу жалуюсь. Вдруг слышу, будто плачет кто-то, даже не слышу, а чувствую. Ну, не могу я это тебе объяснить, все равно ведь не поймешь. Ну и вот пошла я по этому голосу и вижу сидит на берегу такая старуха… нет, не старуха даже, а именно что старая женщина. Смотрит на воду, будто топиться собирается. Я испугалась, подошла к ней, прониклась, сочувствие проявила… Вот она и рассказала мне про себя, про то, как столетиями хранила Это Место, и как теперь тут город вырос, прежнего места не осталось, берег изменили, реку спрямили и в камень заделали. Разговорились мы. Ну, там еще много чего я тогда узнала. Про хранителей, про вызов хранителя, про все дела. Сначала я подумала — бредит бабка, с катушек съехала. Но она мне показала несколько приколов, я и поверила. Я ж свеженькая была, не обдолбанная и не укуренная, но крышу снесло с таким же успехом... Делать мне тогда было нечего, из универа меня уже отчислили, с другом своим я расплевалась, новое знакомство обломилось, и жизнь мне казалась пустой и ненужной. А тут — такие интересности! Хранительница потом меня обучила всему, передала, что надо, и ушла. Вот так я и стала новой хранительницей вместо нее, с тех пор и живу здесь. Этот дом, часть берега и кусок набережной в устье Смоленки — полгода уже как моя территория. Мое место. Уходить далеко не могу, зато тут я хозяйка и делаю что хочу. Я тогда выбрала самую маленькую квартирку в этом доме, чтоб поближе к набережной и к земле. Какой-то дядечка ее купил — весь крутой из себя, на «Мерсе» приезжал, важный такой. Ну, я его и попросила, уступи, мол, квартирку бедной девушке. Уступил, куда бы он делся — я же на своем месте. Все документы на меня оформил, еще и спасибо сказал. Такая вот, понимаешь, суровая правда истины.
— А работаешь сейчас кем? — продолжал интересоваться Алекс. — Живешь-то на что?
— Фрилансер я непристроенный... Рисовать я всегда умела… Хороший компьютер со всеми причиндалами — чего еще надо? Уровень доходов сейчас у меня достаточно высокий — живу на свои заработки и деньги, стабильно получаемые из трастового фонда, перешедшего по наследству от бабушки. Задания получаю через Интернет. Через Интернет же покупаю все необходимое, а курьер мне приносит. Друзья помогают… они же не знают ничего про меня. Ну, ты же видел всех моих друзей? Не всех, правда, но увидишь еще, с ними я не пропаду. Но для того, чтоб реально зарабатывать, нужно работать, а не просиживать жопу. Да, уйти я никуда не могу, только и хожу по своему участку. Демонов вот гоняю, наркошей и идиотов всяких пугаю, чтобы место мое не разрушали. Тут еще приходили какие-то с тряпками и ведрами — хотели граффити мои смыть. Ну, я им тогда со всех сил показала, приятно вспомнить! Весело одним словом, не соскучишься! Но моя жизнь стала хоть и интересной, но какой-то неудобной и выдуманной, что ли. Как у Макса Фрая. Один болван выдумал меня красивой, а другой кретин придумал меня сумасшедшей. И эти два идиота по две разные вертикали Мира не знали, что своими думами сотворили чудовище. Вот так и живу.
— Неплохо, по-моему, живешь! Впереди — практически вечность. Молода, красивая, делаешь что тебе нравится. А как ты работаешь?
— Иногда — никак. Сижу и думаю, а время от времени в окно смотрю. Длительный период поисков новой концепции и новой идеи обычно заканчивается прорывом. Потом дня два плотной работы и привет!
— Здорово!
— Ага, еще бы не здорово. Зато теперь я ненавижу свет и не люблю солнце. Что-то не так, ведь раньше все было по-другому. И вообще жизнь застопорилась. Она даже не идет по кругу, она стоит на месте, а мимо меня пролетают люди, не задевая меня и не втягивая в свою паутину проходят события. Чувства идут как-то сквозь, не оставляют внутри уже ничего. Чего молчишь?
— А что тут сказать? У тебя вообще-то не так много вариантов. Или девушка-воительница, или девушка-обольстительница, или девушка-мечта. Я чем-нибудь могу быть тебе полезен? Все-таки я от тебя когда-то сбежал. Почему-то ощущаю себя виноватым.
— Ну, прям уж и виноватым! У тебя с собой, или опять в магаз бежать? — спросила она, снова включив жаргон.
— Все есть, никуда не надо бегать, — Алекс улыбнулся, — я теперь запасливый. Да и все торговые точки давно закрыты.
— Не все — тут недалеко круглосуточный магаз, так что можно было бы и сбегать. На остановке еще можно купить. Ну, что заскучал? Хочешь? — она протянула ему косячок с травкой. Алекс немного затянулся для вида и тут же вернул девушке самокрутку. — Что, не нравится? Ну, не хочешь — как хочешь! А ты знаешь, какие-то ученые выяснили, что лесбиянки достигают гораздо более яркого и частого оргазма, чем натуралки!
— Нет, не знал! — удивился Алекс. — А что такое «более яркий оргазм» в твоем понимании? Почему вспомнила? Хочешь заделаться лесбиянкой?
— Не, мну не хотел. Пробовал — неинтересно. Ну, где-то в глубине души я хочу заняться сексом с девочкой, чего оч давно не делала, но у меня уже выстроился внутренний барьер. Хотя картинки с голыми бабцами иногда во мне что-то еще шевелят. — Она немного помолчала, а потом вне всякой связи уже более серьезным тоном продолжила. — Меня волнует что-то неопределенное, чему я не в силах противостоять. Нечто должно скоро случиться, и это нечто мне очень не нравится.
— И что же тебя так сильно обеспокоило?
36.Пол Жданов
Чтобы проще было разговаривать со специалистами, мне пришлось разобраться в лифтах самому. Ну, не во всем, конечно разобраться, но понять ключевые принципы и главные идеи и основные схемы я постарался.
Отцом нынешнего лифта может считаться Элиша Грейвс Отис — американец из Вермонта, работавший обычным инженером на фабрике производившей кровати. В 1852 году хозяин компании Джошуа Майз попросил Отиса установить грузовой подъемник в новом здании предприятия, и для сорокалетнего механика это стало своего рода наградой за многолетний интерес к вопросу безопасности различной техники. При устройстве лифта Элиша Отис использовал храповой механизм и тормозную систему, суть которой состояла в том, что если трос рвался, то срабатывал механизм защиты, а кабина лифта ложилась на ловители. Таким образом 20 сентября 1853 года можно считать официальной датой рождения «безопасного лифта Отиса». В мае 1854 года Элиша Отис решил представить свое изобретение публике на Первой Всемирной ярмарке в Нью-Йорке. После сборки механизма, его разместили на приметном месте в основном здании выставки. Отис погрузил на платформу лифта разные грузы, а затем сел сам, и помощник поднял лифт над толпой на высоту четвертого этажа. Сначала изобретатель разъяснил недоверчиво настроенным зрителям, как действует система безопасности его лифта, и, ко всеобщему изумлению, приказал отрубить трос. Лифт стал падать, а у зрителей, предвидевших роковое крушение, вырвались невольные крики ужаса. Но, вместо того чтобы упасть, лифт завис на середине пути. Под восторженные рукоплескания публики Отис снял с головы цилиндр, поклонился и произнес: «Господа, все совершенно безопасно!»
Спустя девять лет после создания своего первого безопасного пассажирского лифта, в компании Отиса работало десять рабочих, а само предприятие оценивалось в пять тысяч долларов США. Но 8 апреля 1861 года, не дожив четыре месяца до своего пятидесятилетия, Элиша Грейвс Отис, стал жертвой эпидемии дифтерии и умер. Его сыновья Чарльз и Нортон с детства помогали отцу, и тоже будучи талантливыми изобретателями, продолжили дело. Уже через шесть лет после смерти главы компании, предприятие достигло ежегодных продаж в четыреста тысяч долларов США, что было весьма значительно по тем временам.
Разумеется, тогдашний лифт еще мало чем походил на современный: только в 1894 году появились кнопки, в 1915 году он стал плавно останавливаться на нужном этаже, и лишь в 1950 году появился первый лифт с автоматическими дверями. Сами же братья Отис, в конечном счете, получили пятьдесят три патента за проект лифта и устройства безопасности к нему.
Все эти сведения, а также правила устройства и безопасной эксплуатации современных лифтов я спокойно нашел во всемирной информационной сети. «Правила» оказались длинным нудным документом, без малого в сотню стандартных страниц. Я прочитал его «по диагонали» и быстро понял, что вникать во все эти технические дебри у меня нет ни времени, ни особого желания. Тут нужен эксперт. Причем не из тех мужиков, что делали экспертизу после аварии — они не подойдут по вполне понятным причинам. Черт… Нужен кто-то свой, из нашей же конторы. А кто у нас свой? Я даже не знаю, кто здесь обслуживает лифтовое хозяйство. Может, и видел, но как-то не приглядывался. Отдел кадров уже явно не поможет, и придется мне идти к главному начальнику наших технарей.