Флэшбэк
Шрифт:
— Хорошо, — сказал Ник, которому было все равно. — Скажите Полански и Кампосу, чтобы они немедленно убрали оттуда Душевного Папочку. Все видели, что он говорил со мной, а сразу после этого вы прикончили Аякса.
До ограды центрального поля и двери оставалось меньше пятидесяти футов. Сколько аутфилдеров неслись к этой облупившейся зеленой стене в погоне за летящим мячом? Сколько питчеров, выходя на замену, проходили через эту дверь и направлялись к возвышению с бьющимся сердцем и венами, полными адреналина, как сейчас Ник?
Только тогда по вершине стены не проходила, как теперь, колючая проволока.
В ухе у
— Убирать оттуда Душевного Папочку нет надобности, мистер Боттом. Обитатели «Курс-филда» чуть ли не поклоняются ему. Многие черные считают, что ему сотни лет, что он — вроде волшебника. Его не трогают даже латины и белые. Никто не причинит Папочке вреда.
— Но… — начал было Ник.
— Поверьте мне, — продолжил Кампос, — Папочке ничто не угрожает. Не знаю, почему он вас предупредил, но, наверное, не просто так. И он говорил правду: у Плохого Ниггера Аякса здесь нет друзей. Есть много прихвостней и шестерок, но они ненавидели Аякса еще больше, чем те, кто его боялся. С Папочкой все будет в порядке.
Ник пожал плечами. Он с удовольствием пробежал бы пятнадцать футов до двери и высокой стены, но из-за оттока адреналина ноги его совсем ослабели.
Он слышал, как по другую сторону отодвигают тяжелую щеколду и открывают дверь, — та заскрежетала на ржавых петлях, застонала, как умирающий. Вот только у Плохого Ниггера Аякса не было времени застонать.
Наконец Ник прошел через дверь и оказался по другую сторону ее.
1.10
Рейтон-Пасс и Нью-Мексико
15 сентября, среда
Когда Сато позвонил ему в начале седьмого со словами, что в семь надо быть на крыше кондоминиума «Черри-Крик-молл» и ждать там вертолет-стрекозу «сасаяки-томбо», Ник испытал постыдное чувство облегчения — аж живот схватило. Он и не подозревал, что настолько труслив.
Ему было все равно. Полет в Санта-Фе (несмотря на опасения «Накамура хеви индастриз» насчет переносных и всяких других ракет) обещал быть куда безопаснее поездки на автомобиле.
Стоя на крыше, Ник оглянулся — нигде никаких облаков. В шестидесяти с чем-то милях к югу Пайкс-Пик поймал первые лучи утреннего солнца, низкие и резкие. Вертолет-стрекоза прилетел с запада, заложил вираж и мягко приземлился. Ник швырнул свой рюкзак в открытую заднюю дверь и, не став браться за протянутую руку Сато, сам залез внутрь.
Набитый рюкзак был тяжеловат. На поясе, в кобуре, висел «глок». В рюкзаке лежал полный комплект полицейской бронеодежды, который Ник купил, потеряв работу, — штука куда серьезнее вчерашнего кевлара, — боевой нож в кожаных ножнах, старый, еще отцовский карабин М4А1, крепившийся к нему гранатомет М209, упаковка гранат М406НЕ, автомат со стреловидными пулями «негев-галил» и компактный девятимиллиметровый полуавтоматический пистолет ЕМР 1911-А1 производства Спрингфилдского арсенала. Еще Ник взял револьвер «смит-и-вессон» модели 625 сорок пятого калибра, которым с успехом пользовался на соревнованиях, работая в полиции, — шесть выстрелов, скоростная перезарядка при помощи особого приспособления и еще шесть выстрелов, всего за три с небольшим секунды. Наконец, в рюкзаке были требовавшиеся для оружия боеприпасы.
— Осторожнее с рюкзаком, — сказал он Сато, занимая складное плетеное сиденье в хвосте вертолета, под которое и засунул тяжелый
— Взяли с собой свои игрушки, Боттом-сан? — спросил тот.
Шума от винтов, основного и хвостового, почти не было, но, когда вертолет поднялся в воздух, выровнялся и направился на юг, рев воздуха в открытых дверях оказался настолько громким, что Сато протянул Нику наушник и прокричал номер закрытого канала для связи.
Они летели с неизменной скоростью на высоте около трех тысяч футов. Ник смотрел в открытую дверь: южная окраина Денвера внизу переходила в северную окраину Касл-Рока.
Сегодня утром было прохладнее — первое по-настоящему прохладное утро в этом сентябре; солнечный свет падал на здания и машины, которые казались чистыми и обычными, принадлежащими к нормальному миру. Даже заброшенные ржавеющие ветряки вдоль Континентального водораздела, справа от вертолета, казались в этом насыщенном утреннем свете аккуратными и чистыми. Сама горная цепь, кроме высокого Пайкс-Пика, загибалась к западу, в то время как «стрекоза» летела на юг, над I-25.
Ник едва не улыбнулся. Он знал, что должен стыдиться чувства облегчения, поднявшегося в нем, когда позвонил Сато и сообщил о «стрекозе». Но оно было намного сильнее чувства вины. Уж очень не хотелось ехать целый день в Санта-Фе при дневном свете, чреватом всякими неприятностями.
— Почему вы передумали? — спросил он Сато по закрытому каналу.
— Насчет чего передумал, Боттом-сан?
Сегодня утром японец выглядел сонным. А может, он просто медитировал посреди квадрата солнечного света, падающего на их сиденья и заднюю часть фюзеляжа.
— Насчет того, чтобы лететь, а не ехать.
Сато неловко покачал головой на манер Одджоба.
— Нет-нет. На «сасаяки-томбо» мы долетим только до Рейтон-Пасса и границы штата. Оттуда поедем на двух грузовиках по Нью-Мексико до самого Санта-Фе. Добираться до этих машин по воздуху быстрее.
Ник сумел ограничиться кивком, отвернулся от Сато и принялся разглядывать заброшенные ранчо, земельные угодья между городами и почти не используемый хайвей под вертолетом. Они уже миновали Колорадо-Спрингс. Позади, справа от них, остался и массив Пайкс-Пика. Широкая вершина горы, на одиннадцать тысяч футов превосходящая высоту их полета, местами уже была покрыта снегом.
— Ник, может, попробуем этот Эф-два? — спрашивает Дара.
Солнечный субботний день. Они лежат в спальне. За окном январь, Даре остается жить всего десять дней. Они только что занимались любовью: неторопливо, без огня, но как чудесно! Такое бывает с семейными парами, которые перешли на новый уровень интимных отношений.
Почти шесть лет Ник не хотел флэшбэчить на эти последние месяцы перед смертью Дары, даже на самые приятные воспоминания: ощущение близости рокового события затмевает радость от созерцания любимой. Но сейчас он сделал исключение: этот полузабытый разговор в январскую субботу, пять с половиной лет назад, мог оказаться важным для нынешнего расследования.
Вэлу десять лет. Весь этот долгий, неторопливый день он проводит у друга-именинника под присмотром Лоры Макгилври.
— Нет, серьезно, — говорит Дара, прижимаясь к нему обнаженным телом. — Обычный флэшбэк ты со мной не хочешь попробовать, так давай хоть этот — о нем теперь все твердят. Я слышала, что он позволяет только счастливые мысли.