Флэшмен в Большой игре
Шрифт:
Настал мой черед недоуменно вытаращиться; я и не знал, что этому Азимуле довелось попутешествовать; он не хуже меня владел английским и французским, исполнял дипломатическую миссию в Лондоне — и в то же время успел пробежаться по глупым женщинам нашего высшего света, словно дикий жеребец. Обаятельный умный политик, цивилизованный облик которого удачно маскировал его змеиную сущность; он же, кстати, служил переводчиком для Нана, который не говорил по-английски. [XXX*]
Я очень холодно сказал Азимуле, что мы прибыли, выслушать предложение его хозяина. На что он кивнул, разводя руками.
— Конечно, джентльмены, это
Мур перебил его, заметив, что весьма печально также, что принц не прислал свое письмо ранее или, тем более, не сохранил верность британцам в начале восстания. Азимула-Хан лишь усмехнулся.
— Но мы ведь не говорим о политике, не правда ли, капитан Мур? Мы рассматриваем военные реалии — которые состоят в том, что ваше доблестное сопротивление, так или иначе, подходит к концу. Его высочеству претит сама мысль о бессмысленном кровопролитии; он желает, если вы согласны оставить в покое Канпур, разрешить вашему гарнизону покинуть укрепление с воинскими почестями; вы получите необходимое продовольствие и соответствующие условия для ваших женщин и детей (о которых его высочество проявляет особую заботу) и возможность уйти в Аллахабад. По-моему, это достаточно щедрое предложение.
Нана, который, очевидно, понимал о чем идет речь, при этих словах слегка наклонился вперед, расплылся в масляной улыбке и что-то пробормотал на наречии маратхи. Азимула-Хан кивнул и продолжил:
— Его высочество говорит, что уже идет сбор вьючных животных, чтобы довезти ваших раненых до реки, где вас ожидают лодки, чтобы доставить в Аллахабад.
Я задал вопрос, который так волновал Уилера:
— Какие гарантии личной безопасности будут нам предложены?
Азимула удивленно вскинул брови:
— Но разве они так уж необходимы? Если бы мы хотели вас уничтожить, то должны были бы атаковать или просто немного выждать. Видите ли, мы знаем, в каком положении вы находитесь. Поверьте мне, джентльмены, его высочеством движут исключительно человеколюбие и чувство милосердия…
Не знаю, было ли это спланировано нарочно, но его последняя фраза была прервана диким криком агонии — ужасным воем, донесшимся из-за деревьев. Крик повторился еще раз, а затем потонул в отчаянном вопле боли — так что я почувствовал, как волосы на загривке у меня встали дыбом, а Мур едва не выпрыгнул из своих сапог.
— Что это, во имя Господа? — воскликнул он.
— Полагаю, дипломатия махараджи, — ответил я с каменным лицом, хотя внутри у меня все тряслось. — Очевидно, с кого-то живьем сдирают кожу в нашу честь — чтобы мы могли это слышать и запомнить.
— … но если слова его высочества недостаточно, — спокойно продолжал Азимула, — он не будет возражать против того, чтобы вы забрали с собой личное оружие и… скажем, по двадцать патронов на человека? Согласитесь, что на открытом пространстве у вас будет не намного меньше преимуществ, чем за этими призрачными укреплениями. Но повторяю, джентльмены, его высочество ничего не выиграет, пойдя на обман, — даже напротив. Это просто невозможно для него, так как ударит по его политической репутации.
Я ни на грош не верил этому проклятому ублюдку, но лично сам чувствовал склонность с ним согласиться. Избавиться от британского гарнизона было важным делом, но он мог добиться этого в любом случае, даже не соблазняя возможностью свободного выхода. С другой стороны, заставив британцев спустить флаг, Нана добавил бы себе очков — хотя Азимула как мог избегал даже намекать на это, зная, что ничто более не заставило бы Уилера только усилить сопротивление.
Нана что-то быстро заговорил на маратхи, а я пока пытался забыть об ужасном крике, обменявшись откровенным взглядом с Султаншей Адалой, — такое никогда не повредит. Азимула-Хан дослушал Нану и снова повернулся к нам.
— Его высочество просит вас убедить генерала Уилера и добавляет, что на время, пока вы рассматриваете его щедрое предложение, он повелел своим войскам соблюдать армистицию. [159]Я лично прибуду завтра за ответом генерала Уилера.
Вот так оно и было. Мы с Муром тронулись в обратный путь через лагерь панди —и если бы мне нужны были доказательства необходимости сдачи укрепления, то я бы нашел их в сердитых взглядах этих нахмуренных смуглых лиц, на биваках и артиллерийских позициях. Возможно, они выглядели не так бодро, как в то время, когда верно служили Компании, но, клянусь Богом, их было много и нигде не было и признаков слабости или дезертирства.
Прошло довольно много времени, прежде чем мы вернулись в укрепление и доложили Уилеру о предложениях Нана-сагиба. Генерал созвал на совет всех офицеров и мы, кто сидя, кто стоя, набились в отгороженный угол казармы, служивший ему штабом. За занавеской по-прежнему раздавались стоны раненых и крики детей, пока мы в сотый раз перебирали аргументы «за» и «против», которые уже шепотом высказывались этим утром. Можете мне поверить, как сильно я перепугался, когда понял, что Уилер продолжает вынюхивать обман, а наши юные горячие головы просто криком кричали, ратуя против сдачи.
— Мы же продержались до сих пор, — разорялся Делафосс, — а теперь бунтовщики ослабели. Говорю вам — пошлите их ко всем чертям и — десять против одного — они снимут осаду.
Послышались одобрительные выкрики, однако Вайберт заметил:
— Но если они не снимут ее, что тогда? Через три дня в этом дьявольском месте у нас не останется в живых ни одной женщины или ребенка. Вы готовы согласиться с этим?
— А вы готовы поверить слову мятежника? — парировал Делафосс. — Пока мы удерживаем это укрепление, мы, по крайней мере, хоть как-то сдерживаем его — так что он может все-таки снять осаду или нам на помощь подойдет Лоуренс. Но стоит нам лишь поверить слову Нана-сагиба и выйти из-за вала, как мы окажемся в его власти.
— И нам придется спустить наш флаг перед кучкой бунтовщиков, — с горечью произнес Томпсон. — Как же мы вернемся домой, в Англию, и расскажем об этом?
Кто-то крикнул «Браво!» и стал убеждать Уилера ответить Нана отказом, но старый Эварт, который настолько ослабел, что на совет его доставили на носилках, поинтересовался, что скажет Англия, если мы обречем сотни женщин и детей на смерть, продолжая бесполезную оборону пары разрушенных грязных бараков. Пожилые офицеры согласно закивали, но молодежь закричала, чтобы он замолчал и Делафосс, покраснев от раздражения, повторил свои аргументы о том, что силы Нана-сагиба должны были ослабеть — иначе бы он не сделал своего предложения.