Флибустьер. Магриб («Ворон»)
Шрифт:
Барабаны, подгонявшие гребцов, вдруг сбились с ритма – видно, пираты заметили «Дятла» и «Дрозда». Эти галеры были такими же, как магрибские шебеки, и вражеским реисам выпала тяжелая задача: сообразить, что происходит. Быстро, не теряя времени! Может быть, фрегат удирал от судов правоверных и вдруг напоролся на новую их флотилию; но, возможно, две шебеки рядом с ним – в союзе с христианами и охраняют корабль. Выбор между жизнью и смертью! Идти вперед или пускаться в бегство?.. Секунды шли, весла пенили воду, шесть кораблей сближались, срок решения истекал – и вот последняя капля скользнула в клепсидре судеб: «Ворон» очутился между пиратскими судами.
Серов поднял клинок с крестообразной рукоятью, запрокинул лицо к небу.
– Да будет к нам милостив Господь! И пусть пошлет нам этих нехристей в добычу! – «А мне – одноухого гада», – добавил он про себя и рявкнул: – Картечью… огонь!
Дружно взревели пушки, сметая бойцов с вражеских палуб и круша фальшборт, мачты и реи. Серов бросился вниз, к абордажным ватагам, а на мостике уже распоряжался шкипер, приказывал живо спускать кливера и паруса с бизани. Теперь «Ворон» двигался по инерции, замедляя ход и целясь острым бушпритом в синий пиратский корабль. Столкновение казалось неизбежным, но в последний момент ван Мандер отвернул, и тут же затрещали весла, ломаясь о корпус фрегата. Полетели крюки, грохнул залп мушкетеров, «Ворон» потащил за собой шебеку, и вдруг ее низкий борт и заваленная телами палуба оказались совсем рядом, на расстоянии протянутой руки. Снова затрещали выстрелы – на этот раз с мачт фрегата; сидевшие там корсары били прицельно, истребляя канониров и тех, кто был еще способен оказать сопротивление. Не пришибли бы реиса, мелькнуло у Серова в голове. В следующий миг он ринулся со всей своей ордой на магрибское судно, выстрелил в грудь одному противнику, проткнул горло другому и очутился у люка, ведущего на гребную палубу.
Оттуда несло густой вонью, как из нечищенного нужника. Сумрак полнился хрипами, криками, проклятьями на десяти языках, мольбами о помощи; кто-то во весь голос читал молитву на латыни, кто-то стонал под ударами плети – резкий свист рассекаемого воздуха и влажный хлопок о кожу завершались мучительным воплем. То был ад, пекло в миниатюре, устроенное одними людьми для других.
Серов сунул за пояс разряженный пистолет, вытянул другой, с пулей, и, морщась от смрада, начал спускаться. Рик и кто-то еще – кажется, Черч из нового пополнения – шли за ним с мушкетами наперевес. Низкое и мрачное подпалубное пространство занимало середину корабля; в центре тянулся помост, вровень с ним, по обе стороны, виднелись скамьи для гребцов, заполненные невольниками. Картина была знакомой: разинутые в крике рты, выпученные глаза, спины и плечи в багровых рубцах, поникшие в ужасе головы, зловоние и грязь. «Дева Мария, – пробормотал Черч за спиной Серова, – Дева Мария, заступница!» Месяца не прошло, как он сидел на такой же скамье и, обливаясь кровавым потом, гнулся над веслом.
Турок с кривой короткой саблей заступил Серову дорогу, но Рик, черной тенью проскользнув вперед, проломил ему череп ударом приклада. Другой надсмотрщик, огромный, как буйвол, трудился в дальнем конце помоста, с яростью хлестал гребцов – толстая плеть свистела и брызгала кровью. Это тоже было привычно Серову, побывавшему на двух десятках пиратских шебек: в момент схватки на палубе невольников избивали, чтобы предотвратить мятеж. Обычно их не ковали в железо, кроме самых дерзких, – кандалы и цепи мешали грести, но тут был в оковах каждый второй, а может, и все.
– Возьмите его. Живым! – приказал Серов, вытягивая клинок к гиганту-надсмотрщику.
Рик и Черч бросили мушкеты, обнажили тесаки и, как пара волкодавов, устремились к турку. Черч перерубил рукоять бича, Рик, ловкий, как пантера, зашел сзади, накинул на шею османа петлю и потянул, упершись коленом в поясницу. Надсмотрщик захрипел, пытаясь освободиться, но тут же замер, глядя на саблю Черча, просунутую между ног.
– Дернешься, пес помойный, яйца отрежу, – пообещал Черч. Его глаза горели дьявольским огнем.
– Ведите на палубу, – приказал
– Эль-Хаджи, – зашелестело в ответ. – Проклятый Эль-Хаджи, зверь, негодяй, ублюдок… Дьявол из преисподней…
– Черт! Опять неудача! – Серов повернулся и полез по трапу наверх.
Там корсары уже обшаривали убитых, резали раненых и швыряли трупы за борт. «Дрозд» и «Дятел», сцепившиеся с двумя другими шебеками, в помощи не нуждались – там тоже шла резня, слышались вопли погибающих и пистолетные выстрелы. Не приходилось удивляться, что гребцы-невольники из Эс-Сувейры и с пиратских шебек так быстро слились с командой «Ворона», усвоив приемы и обычаи Берегового братства. Попавшие на гребные скамьи турецких или магрибских галер были солдатами и моряками, плененными в бою; они не могли надеяться на милосердие своих хозяев и даже на выкуп, ибо считались убийцами правоверных. Те, кто выжил на галерах, были яростны, жестоки и крепки, как сталь; отличный материал для вербовки в корсарское воинство.
Рик и Черч тащили турка-надсмотрщика на ют, Серов шел следом, перешагивая через мертвые тела. Доска не нужна, подумалось ему; живых, похоже, не осталось. Но он ошибся.
– Капитан! Капитан, якорь мне в бок! Сюда иди! Глянь, кого словили!
Серов обернулся. На палубе у грот-мачты был распластан турок в чалме и шитой серебром епанче; он лежал ничком, уткнувшись носом в доски, а на его спине и ногах сидели Мортимер и Алан Шестипалый. Турок, очевидно, задыхался и то и дело начинал ворочаться. Тогда Алан колол его в задницу острием кинжала.
– Моя добыча! – заявил Мортимер. – Он в меня из пистоля палил, и саблей размахивал, но я…
– Не ты, а я его взял! – ухмыльнулся Алан. – Ты, краб вонючий, уже штаны намочил, когда он едва до кишок твоих не добрался!
– Взял! Надо же, взял! Врезал сзади по башке, когда я с ним дрался! Мой сарацин, клянусь преисподней! И награда тоже моя!
Алан ощерился и стиснул кулаки.
– Язык у тебя длиннее тесака. Я твою печень спас, ублюдок!
– Спас! Ты, навоз черепаший, отродье шестипалое! От какой скотины тебя мать родила? Какой урод трахнул ее в сортире? И как у него пупок не развязался от напряги?
Алан начал багроветь.
– Заткнитесь оба, – приказал Серов, содрал с турка чалму и убедился, что уши у него целы. Затем, дернув за волосы, приподнял его голову и молвил: – Это не Караман. Точно не Караман! За этого я дам вам по двадцать талеров. Оружие поделите: одному – сабля, другому – пистолет. И никаких свар на судне! Хотите поплавать под килем? Так я сейчас кликну боцмана и…
Но боцман был уже тут как тут – стоял, расправив плечи, и поигрывал широким ножом, какими буканьеры с Эспаньолы свежевали бычьи туши. При виде Хрипатого Алан и Морти сразу присмирели, поднялись, дернули турка вверх и поставили перед Серовым. У пленника оказалось породистое и явно не восточное лицо: длинный нос, узкие скулы и серые глаза. Возможно, он был из черкесов, которых брали в янычары.
На палубу шебеки перебрался Тегг, спросил:
– Есть пленные, Эндрю?
– Только двое. Этот, – Серов ткнул пальцем в огромного турка, которого держали Рик и Черч, – надсмотрщик над гребцами, а второй, я думаю, Эль– Хаджи, реис. Сейчас я с ним побеседую. Ну-ка, Морти, отпусти его и поищи Деласкеса либо Абдаллу.
Но пленник внезапно заговорил, мешая французские, английские и итальянские слова:
– Я знаю ваш собачий язык. Псы и те приятней гавкают! Скоро я не услышу ваших речей и не увижу ваших мерзких лиц. Я буду пить шербет из рук гурий, а вы – плавать в помоях и блевотине! Ибо я попаду в сады Аллаха, а вы, неверные свиньи, – добыча Иблиса!