Флора и фауна
Шрифт:
Думаю, это будет просто — с Гариком получилось мгновенно, и с Бройславом получится. Капризничать, истерить, выказывать вздорность характера — пара суток и он взорвется, покажет свой характер, снимет маску ангела и обнажит лицо демона…
Я прикусила с досады губу — что тот, что другой образ Бройслава привлекали меня одинаково сильно, я вообще меж ними разницы не заметила, как ни пыталась представить нечто отталкивающе страшное. Это был он, какую бы ипостась я ему не пророчила, и оставался собой.
Тогда досье, — решила: после его прочтения он точно меня возненавидит.
И плюхнулась в кресло: а
Не проще ли умереть здесь?
А куда не кинь, везде клин. В голове бардак, в сердце кавардак, вокруг засада — можно двигаться, можно сидеть — итог один. И по здравому размышлению, мне бы тихо пригреться здесь, приручить Бройслава и его свиту, стать своей в его стае, тогда появится реальный шанс выжить, но это невозможно из-за проклятущего досье Макрухина, из-за моего в миг поглупевшего сердца. День, два отсрочки, пока Энеску не ознакомится с ним, не станут плюсом для меня — огромным минусом, угрозой окончательно потерять себя и раствориться в Бройславе, возмутительно навязчивых чувствах к нему — стать его игрушкой. Иного природой не заведено — в паре равенство нонсенс. Один всегда ведущий, другой ведомый, один раб, другой хозяин, один начальник, другой подчиненный, и во главе пары всегда тот, у кого ума хватает привязываться меньше, а думать больше.
Мне всегда удавалось стать во главе, но видно список моих побед превысил лимит и пришло время поражения — я реально отдавала себе отчет — Бройслава мне не подчинить и не победить. И дело не в том, что он сильнее, а в том, что я капитулировала перед ним изначально, сглупила, поддавшись сразу. И как не должна была жалеть о том — не жалела.
Разум был недоволен, сердце счастливо — вместе получалась жуткая, раздирающая меня дисгармония. Она и являлась причиной моего раздражения, необдуманных поступков и излишней эмоциональности. Я жалела, что попала в сети, что удавалось мне избегать по жизни, и радовалась тому, что прикоснулась чуду любви. Желала видеть Бройслава и ненавидела себя за то, досадовала, что как не хочу, не могу ненавидеть его.
Страдания моих школьных подруг от первой любви только сейчас стали мне понятны, как их поступки, необдуманные, как правило, безрассудные. Девочки горели, не понимая, что сгорают, а я не понимала их и порой насмехалась, осуждая за бессмысленность их действий, примитивность речей. Они глупели в огне своей страсти, подбрасывая дрова эмоций, и костер быстро гас. Угли же не грели, но оставляли след в душе сильнее ожога, и эта метка ширилась, выжигая душу после других костров, таких же бурных и привлекательных, как первый, но более мимолетных.
Так сгорела моя мать. Любила безоглядно, а когда отец ушел, высохла от тоски и страдания, потеряла себя, отдавшись водке, что, ей казалось, немного спасает ее, заполняя призраками ушедших дней пустоту в сердце. Постепенно она напитала ее от края и до края, вытеснив личность из человеческого тела и поселив в него животное, тупое, смрадное, беспринципное. Мама как-то очень быстро сдалась, спилась и превратилась из прекрасной бабочки в жуткую каракатицу с кучей болячек, вздорную, деградировавшую старуху. И умерла от цирроза и водянки, обвиняя в своей неудачной жизни всех, начиная с отца, меня и заканчивая соседями.
Мне вспомнилось ее желтое, одутловатое, до неузнаваемости изменившееся лицо, огромное вздувшееся тело на серых больничных простынях, несвязный шепот, стоны и постоянное ворчание на медсестер, врачей, на меня, неблагодарную девчонку, которой она отдала свою жизнь, пожертвовав всем, дурные требования и проклятья, несущиеся мне в спину…
Неужели и меня ждет тоже самое, ведь недаром говорят: "яблоко от яблони недалеко падает"?
Меня передернуло: только не это!
Тогда нужно искать средство от болезни и сопротивляться до последнего. Я не стану жертвой привязанности, только не я!
И знаю, что буду делать — выбью клин клином. Начну внедряться под шкуру Гарика, добьюсь его благорасположения и тем поссорю двух друзей. Возьмусь за ум, заставлю себя не думать о постороннем, вернее, думать, но плохое, смотреть, но видеть недостатки, слушать и слышать те тональности, что Бройслав скрывает от меня. Каждый «зверек» что-то скрывает от другого, на то в джунглях цивилизации и живет.
Плохое, плохое, — закружила по комнате: что же плохого в Энеску?
На том работа разума застопорилась — мозг выдавал диаметрально противоположные файлы, видно, по несовершенству своему, приписав моему Мефистофелю лишь положительные качества. Значит нужно покопаться в его личности более пристально: раздразнить, раздражать, травить, как зверя, пока он не выкажет свою личину.
Опасно? Не более чем сдаться на его милость и пойти по стопам своей матери!
Глава 23
Бройслав вошел в холл и остановился у столика, чтобы просмотреть оставленную для него корреспонденцию. Ничего примечательного, краем глаза заметил Гарика и сделал вид, что очень заинтересован периодикой.
Гарик плюхнул поверх газеты файл с бумагами:
— Почитай.
— Нет, — уставился на него, зная, что за досье принес друг. — Убери, когда попрошу, тогда и дашь.
— Почему?
— Потому что без комментариев. Где Лена?
— В малой гостиной, — отмахнулся. — К чему ты тянешь, Орион? Пару дней и ты устанешь от нее…
— Это она…
— Я понял, что ты себе вообразил! Но это обман, Бройслав!
— Факт. И не кричи. Что у вас случилось?
— Эта шала… — и замялся под предостерегающим взглядом Энеску. — Шалая, — поправился, недовольно поморщившись: еще не хватало повздорить с другом из-за какой-то стервы! — Она как бомба в этом доме!
— Что произошло, внятно выразить сможешь? — пошел в сторону гостиной, к Лене.
— Во-первых, она припадочная…
— Не понял, — обернулся, приостановился, с тревогой уставившись на Фомина.
— Истеричка! Устроила концерт…
— Почему?
— Потому что… — словечки были желчные и уничижительные, а что-либо пристойное на ум не шло, и Гарик замялся, подыскивая нужные определения. — Бестия, одним словом, вздорная неврастеничка.
— А причина?
— Характер у нее как у километра колючей проволоки!
— Нервничала?
— Капризами достала! — Гарика выводило из себя спокойствие Бройслава и он не мог понять, отчего тот воспринимает как данность эскапады своей пассии.