Флот вторжения
Шрифт:
Ларсен перекинул правую ногу через седло велосипеда, словно взбирался на лошадь. Если его мотало, когда велосипедом управлял Чарли, то теперь Йенс ощутил еще большую неуверенность. Однако ему удалось удержаться в седле и двинуться вперед.
Проехав сотни две ярдов. Йенс улучил момент и оглянулся через плечо. Томпкинс уже вовсю рылся в чемодане, который пришлось оставить. Йенс нахмурился и приналег на педали.
«У-2» гудел в ночной тьме, пролетая на столь низкой высоте, что секундное невнимание или просто какой-нибудь холмик могли бы стоить Людмиле Горбуновой жизни. «Кукурузник» оправдывал
В лицо Людмилы, защищенное очками, дул холодный встречный ветер. В небе царила осень. Дожди шли почти беспрерывно. Летчица надула губы, невесело улыбнувшись. В прошлом году эта распутица с ее непролазной грязью здорово охладила пыл фашистов. Забавно, придется ли это время по вкусу бронемашинам ящеров, когда те попытаются двигаться, утопая по брюхо в раскисшей глине.
На какое-то мгновение Людмила задумалась о том, как поступило вышестоящее командование с двумя немцами, которых она вывезла из украинского колхоза. Трудно было свыкнуться с тем, что смертельные враги неожиданно превратились в союзников, и столь же трудно было понять, что нацисты — такие же люди, как она сама. Было легче, когда они казались лишь маленькими серыми фигурками, разбегавшимися, точно вши, от очередей ее пулеметов.
Людмила взглянула на атлас, разложенный на коленях. Отсвет с приборной доски позволил ей свериться с установленным маршрутом полета. Самолет прошел над рекой. Быстрый взгляд на часы сообщил Людмиле, сколько времени она уже находится в воздухе. Да, это, должно быть, река Словечна, а значит, дальше нужно лететь на юг. Прямо сейчас.
Дыхание Людмилы стало коротким и учащенным, когда впереди, на горизонте, она заметила огоньки. Ящеры до сих пор не отказались от дурацкой привычки освещать свои лагеря по ночам. Возможно, думали, что это поможет уберечься от наземных атак. Учитывая дальность и силу их оружия, может, это действительно помогало. В конце концов, Людмила — не маршал Советского Союза, чтобы обладать всеми необходимыми знаниями тактики наземного боя. Зато она знала: когда видишь цель, стрелять по ней намного легче.
Людмила не могла набрать высоту и затем беззвучно скользнуть в атаку, как она поступала, сражаясь против нацистов. Любой самолет, атаковавший Ящеров на сравнительно большой высоте, разлетался на мелкие кусочки. Горький опыт научил: держись пониже — имеешь шансы выжить.
Шансы не всегда были в пользу людей; Ее авиаполк перестал существовать. От прежних двух десятков боевых подруг остались три или четыре летчицы. Разумеется, после этого авиаполк давно уже не делал массовых вылетов. Одновременное нахождение в небе большого количества самолетов вызывало гнев ящеров, как ничто другое. Теперь «кукурузники» летали поодиночке или вдвоем, но не звеном.
Свет впереди становился ярче. Палец Людмилы опустился на гашетку спаренных пулеметов. Она разглядела: то, что поначалу было принято ею за холмик, на более близком расстоянии оказалось группой каких-то машин под маскировочной сеткой. «Грузовики», — подумала Людмила. Свои почти неуязвимые танки ящеры редко маскировали столь же тщательно, как люди.
Людмила нажала гашетку. Под крыльями застрочили пулеметы. Маленький «У-2» качался, словно лист в осеннем воздухе. Искры трассирующих пуль помогали ей целиться.
Ящеры почти сразу открыли ответный огонь. Судя по вспышкам выстрелов с земли, у них было больше оружия, чем у немцев. Людмиле показалось, что по самолету одновременно ударили десять тысяч автоматных очередей-. Матерчатая обтяжка крыльев «кукурузника» издавала звонкие хлопки, когда ее пробивали пули.
Затем один из грузовиков превратился в бело-голубой шар вспыхнувшего водорода. Когда Людмила пролетала над этим местом, жаркая волна опалила ей щеки; эта жара пыталась лишить самолет управления. Девушка отчаянно сражалась с рулем и педалями, удерживая машину в воздухе.
Позади нее от взрыва первого грузовика взорвалось еще несколько. Людмила выжала из «У-2» все его малые силенки, делая вираж навстречу спасительной темноте. Ящеры продолжали стрелять вслед, но выстрелов теперь было немного; остальные вражеские солдаты бросились тушить устроенные ею пожары. Когда тьма окутала самолет со всех сторон, Людмила ненадолго сняла одну руку с руля и хлопнула себя кулаком по бедру:
— Нам не страшен серый волк!
Добраться бы теперь домой. Ночной полет, даже когда просто летишь и не надо выполнять боевое задание, — дело нелегкое. Людмила сверилась с компасом и взяла курс ноль-четыре-семь. Он приведет самолет к посадочной полосе, с которой летчица взлетала. Людмила взглянула на часы и спидометр — два других незаменимых инструмента для ночных полетов. Где-то минут через пятьдесят она начнет кружить в поисках посадочных огней.
Одно лишь то, что, выполнив задание, она уцелела, наполнило Людмилу гордостью и заставило вспомнить тех подруг, которым никогда больше не подняться в воздух. Эта мысль быстро развеяла ее радость, оставив лишь чувство усталости да нервозность от сохранившихся кусочков недавнего страха.
То ли она была более умелым штурманом, чем думала, или сегодня ей повезло больше, чем обычно, но, сделав всего два круга, Людмила заметила тусклые посадочные огни. Они были прикрыты сверху и потому невидимы с большой высоты. Советские ВВС научились этому, когда воевали с Люфтваффе; в войне против ящеров ценность подобного урока была намного выше.
Садиться в темноте нужно было крайне осторожно: наспех оборудованная взлетно-посадочная полоса не отличалась гладкостью. За такое приземление инструктор ОСОАВИАХИМа отчитал бы ее (жив ли он сейчас?) по полной программе. Все равно Людмиле не было стыдно. Она на земле, среди своих, целая и невредимая — до очередного задания. Об этом она сейчас даже не думала — успеется.
Как только Людмила выбралась из кабины «У-2», наземная команда покатила самолет под прикрытие. Женщина-механик указала на пулевые отверстия на материи, обтягивающей крыло. Людмила пожала плечами:
— Заштопай их как можешь, подруга. Со мной все в порядке, с самолетом — тоже.
— Хорошо, — ответила механик. — Да, а тебя в землянке ждет письмо.
— Письмо?
Советская почта, работавшая с перебоями с самого начала войны, стала и вовсе хаотичной, когда ящеры переняли у нацистов эстафету уничтожения.
— От кого? — с неподдельным удивлением спросила Людмила.
— Не знаю. Оно в конверте, — ответила механик.
— Неужели в конверте?