Фокус-группа (Сборник)
Шрифт:
Еще в качестве «пионеров» мы внутренне воспроизводили ритуалы, в которых нас заставляли участвовать, – например, давая друг другу «честное пионерское». Произнесение этого заклинания было надежной гарантией правдивости информации – примерно так в уголовной среде «дают зуб», только «дающий зуб» и нарушающий слово лишается зуба, а дающий «честное пионерское» и нарушающий его оказывается наедине с разгневанной «пионерской совестью» – социальной функцией, интериоризованной с помощью магии.
Интериоризация – длительный процесс, завершающийся формированием так называемого «внутреннего парткома», с успехом заменяющего внешний у различного рода чиновников, редакторов и т. п. Работа внутреннего парткома протекает либо в форме визуализации – человек, обдумывая требующую решения ситуацию, представляет
Новый магический статус комсомольца – вещь уже серьезная. Он не приносит ощутимых выгод, но в состоянии принести ощутимые неприятности. На этом этапе символика переходит с индивидуального уровня на групповой: возникают различные «треугольники» и «пятерки» (так называют магических кураторов производственных подразделений и заместителей секретаря крупной комсомольской организации). То же касается и ритуала – он не отмирает, а утончается и становится эзотерическим, то есть передаваемым непосредственно. Комсомольские работники определяют фасоны своих усиков и костюмов, опираясь не на какие-то тексты или инструкции, а руководствуясь чутьем. То же чутье определяет их манеры и лексику. Комплект правил, которыми они руководствуются, невозможно сформулировать – тем не менее почти любой комсомолец в состоянии заметить, соблюдаются эти правила или нет.
Здесь впервые проявляется чисто вудуистский феномен – постоянно практикуемое «одержание». Представим себе нескольких молодых людей, идущих по коридору, обсуждая последний футбольный матч, баб и вообще жизнь. Все они настроены друг к другу вполне дружелюбно. Но вот они доходят до таблички с надписью «Комитет ВЛКСМ», открывают дверь, входят внутрь и рассаживаются по местам.
Обсуждается персональное дело комсомольца Сидорова, три минуты назад бывшего просто Василием. Меняется все – выражение лиц, манера говорить, даже тембр голоса. Причем людей, произносящих не своим голосом не свои мысли, пробирает дрожь неподдельной искренности – они вовсе не лукавят, просто их «маленькие добрые ангелы» временно замещаются «партийными телами».
Выше мы говорили о концепции души в Вуду. Но и у советского человека, помимо физического, имелось несколько тонких тел, как бы наложенных друг на друга: бытовое, производственное, партийное, военное, интернациональное и депутатское. С гибелью физического тела они распадались, за исключением производственного: после смерти советский человек некоторое время жил, как учила м.-л. философия, в плодах своих дел.
Партийное тело начинало формироваться еще в детском саду, укреплялось в процессе магических инициаций и представляло собой интериоризованную партийно-государственную парадигму. Оно существовало и у большинства беспартийных – именно эту компоненту души прославлял лозунг «Да здравствует советский человек – строитель коммунизма!».
Вот пример группового одержания партийными телами, полностью вытесняющими все человеческое (он взят из книги Е. Боннэр «Постскриптум»):
«Я ехала дневным поездом… В купе, кроме меня, были еще две женщины средних лет и один мужчина. Одна из женщин спросила: «…Вы жена Сахарова?» – «Да, я жена академика Андрея Дмитриевича Сахарова». Тут вмешался мужчина: «Какой он академик. Его давно гнать надо было. А вас вообще…» Что «вообще» – он не сказал.
Потом одна из женщин заявила, что она советская преподавательница и ехать со мной в одном купе не может. (Мы знаем, что после прибытия духа он называет себя, при этом меняются голос и манеры медиума. – В.П.) Другая и мужчины стали говорить что-то похожее. Кто-то вызвал проводницу. Уже все говорили громко, кричали. Проводница сказала, что раз у меня билет, то она выгнать меня не может. Крик усилился, стали подходить и включаться люди из других купе, они плотно забили коридор вагона, требовали остановки поезда и чтобы меня вышвырнуть. Кричали что-то про войну и про евреев… Мы протискивались мимо людей, и я прямо ощущала физические флюиды ненависти…»
Происходящее на комсомольском собрании практически не отличается от одержания духом – участники точно так же предоставляют свои тела некой силе, не являющейся их нормальным «я», разница только в том, что здесь мы имеем дело с групповым одержанием системой. Смысл провозглашавшегося когда-то «воспитания нового человека» – сделать это одержание индивидуальным и постоянным.
Следующая ступень инициации – партия. То, что происходит в комсомоле, – только подготовка к ней, комсомольцы играют в партию точно так же, как пионеры играют в комсомол, а октябрята – в пионеров. Об интенсивности происходящих в партии процессов можно судить по известному анекдоту о каннском фестивале фильмов ужасов, где разные «Челюсти» и «Механические апельсины» уступают все призы советской ленте «Утеря партбилета». Здесь в полной мере проявляется феномен «вуду-смерти» (многочисленные инфаркты, вызванные совершенно нематериальными партийными взысканиями) и действуют различные «воздушные удары» (coupe l’air) – с занесением и без.
Племя Алгонкин (северо-восток Северной Америки) использует дурман (местное название виссокан) в ритуале инициации. Подростки запираются в специальных длинных строениях, где на протяжении двух-трех недель едят исключительно дурман, выходя оттуда, они уже не помнят, что это такое – быть детьми, зато знают, что стали взрослыми. Но вряд ли они понимают, что то, что с ними было, является инициацией с ритуальным употреблением психотропа – это понимаем только мы. Индейцы просто растут и превращаются из мальчиков в охотников и воинов, «психический фон» их культуры делает процедуру инициации естественным и необходимым процессом. Точно так же и мы не осознаем нашего постепенного затягивания в зубчатый механизм магии и вспоминаем не этапы деформации нашего сознания, а майский ветер, теребящий концы свежевыглаженного галстука, или бледное лицо комсомольского функционера, интересующегося фамилией любимого литературного героя при «прохождении» райкома. Мы глядим на магию изнутри, мы там все вместе, и мы уже не помним, что это такое – быть где-то еще.
Лексическая шизофрения
В далеких друг от друга культурах действуют одинаковые законы, культуры отражаются друг в друге, выявляют свою общность – и мы начинаем понимать, что в действительности с нами происходит. Иначе мы можем просто не ощутить этого – так, как не слышим жужжания холодильника до того момента, когда он выключается. («Музыка стихла – вернее, стало заметно, что она играла».)
Но культура отражается и в себе самой. Все заметные девиации «психического фона» тут же, как фотокамерой, фиксируются языком. Мы живем среди слов и того, что можно ими выразить. Словарь любого языка одновременно является полным каталогом доступных восприятию этой культуры феноменов – когда изменяется лексика, изменяется и наш мир, и наоборот.
Попробуем очень коротко описать механику этого процесса. Язык содержит «единицы смысла» (термин Карлоса Кастанеды), используемые в качестве строительного материала для создания лексического аппарата, соответствующего культуре психической деятельности. Эти «единицы смысла» уже есть – они сформированы в далекой древности и, как правило, соответствуют корням слов. Лексика, отвечающая новому «психическому фону», возникает как результат переработки имеющихся смысловых единиц и формирования их новых сочетаний.
Полная неконтролируемость этого процесса делает его удивительно точным зеркалом реальной природы нового состояния сознания. Одновременно само это новое сознание формируется возникающей лексической структурой, дающей ему уже упоминавшуюся «установку».
Любое слово, каким-то образом соединяющее единицы смысла, подвергается подсознательному анализу. Происходит внутреннее расщепление слов, каждое из которых становится элементарной гипнотической командой. Это свойственно и устоявшимся лексическим конструкциям, но энергия связи смысловых единиц (ее можно сравнить с энергией химической связи), существующая в них, как раз и поддерживает то, что называют национальным менталитетом, формируя ассоциативные ряды, общие для всех носителей языка.