Фолкнер
Шрифт:
Восьми лет Фолкнер пошел в школу. Как вспоминает Хол Каллен, соученик Билла, он был «одним из двух самых способных учеников в классе» и выделялся своим умением рисовать. Во всяком случае, Билл Фолкнер за два года прошел четыре класса. Старший брат Хола Каллена Джон, который впоследствии был дружен с Фолкнером, вместе с ним охотился и оставил о нем книгу воспоминаний, писал, что, «когда я ходил в школу, Фолкнер был совсем мальчишкой, на два класса младше меня, к тому же он был маленького роста для своих лет. На школьном дворе он часто стоял в стороне, я никогда не видел, чтобы он много играл с другими детьми. Он больше был слушателем, чем рассказчиком, однако все любили его и никто не дразнил его неженкой».
Билли Фолкнер действительно не любил играть в ковбоев и индейцев, не любил бороться. Тем не менее он охотно
При всех своих способностях Билл Фолкнер отнюдь не был прилежным учеником, он занимался только теми предметами, которые его интересовали. Сам он впоследствии отозвался о школьном периоде своей жизни следующим образом: «Я окончил младшие классы школы, два года ходил в старшие классы, но только осенью, чтобы играть в футбольной команде, родители в конце концов дознались об этом…»
Помимо футбола, у него было много увлекательных занятий. Одной из таких привязанностей, оставшихся на всю жизнь, были лошади. Как раз в этот период отец Билла содержал конюшню с экипажами, которые сдавались внаем. Фолкнер вспоминал: «Я вырос в большей или меньшей степени в конюшнях моего отца. Будучи старшим из четырех сыновей, я довольно легко избежал влияния матери, поскольку отец считал, что для меня самое важное — учиться делу. Думаю, что я до сих пор занимался бы конюшнями, если бы их не сменили автомобили».
Любопытную историю, относящуюся примерно к этому времени, рассказал однажды Фолкнер, выступая перед студентами в университете Виргинии. На вопрос о происхождении сюжета с пятнистыми лошадьми, послужившего основой рассказа, а потом органически вошедшего в роман «Деревушка», Фолкнер ответил: «Однажды я купил одну из таких лошадей. Они появлялись в нашей округе, каждое лето кто-нибудь пригонял новую партию. Это были выращенные на пастбищах Запада пегие пони, их пригоняли в наш город и продавали с аукциона по цене от трех-четырех до шести-семи долларов. И я купил одну за 4 доллара 75 центов. Мне было тогда, я припоминаю, десять лет. Мой отец в то время владел конюшней, и у него работал здоровенный мужчина шести с половиной футов ростом, и весил он двести фунтов, но в умственном отношении ему было не больше десяти лет. Мне захотелось иметь одну из таких лошадей, и отец сказал: „Хорошо, если ты и Бастер можете купить одну на те деньги, которые ты скопил, покупайте“. Вот мы и отправились на аукцион и купили лошадь за 4 доллара 75 центов. Мы привели ее домой, хотели ее объездить, у нас была двухколесная тележка, сделанная из передка коляски, с дышлом, но эта лошадь нас надула — это был настоящий зверь, в ней не было ничего от домашнего животного. В конце концов Бастер заявил, что все готово, мы накинули на голову лошади мешок и подвели ее задом к тележке, двое негров запрягли ее, завели постромки, мы с Бастером взгромоздились на сиденье, и Бастер скомандовал: „Ладно, ребята, отпускайте!“ Они сорвали мешок с головы лошади. Она рванулась через двор — там были большие ворота, — одно колесо зацепилось за ворота, мы свалились на другое, Бастер поймал меня за шиворот и вышвырнул, а потом спрыгнул сам. Тележка разбилась вдребезги, а лошадь мы нашли в миле от нашего двора в тупике. Всю упряжь она с себя сорвала. Но это был приятный опыт. Мы держали эту лошадь и объезжали ее, в конце концов я стал ездить на ней. Я любил эту лошадь, потому что это была моя собственная лошадь. Я купил ее на свои собственные деньги».
Уже в детстве Билл полюбил природу, охоту. Его скитания по окрестностям Оксфорда частенько приводили мальчика на ферму его приятелей Калленов, расположенную около озера Олд Томпсон Лейк, излюбленного места, где постоянно собирались мальчишки. Джон Каллен писал: «Уильям часто плавал и бродил по воде вместе с нами, охотился на птиц и водяных крыс со своим ружьем 22-го калибра. Он любил слушать мои рассказы об охоте, расспрашивал о жизни в лесах. Мы с ним часто бродили по лесам и разговаривали обо всем этом. Он не задавал слишком много вопросов, как это обычно делают городские мальчики. Ему просто нравилось бродить по лесам и смотреть вокруг».
Охота в этих местах не просто развлечение или спорт, это был скорее торжественный ритуал, символизирующий мужественность, храбрость, неповторимое единение с природой. С незапамятных времен, из года в год каждую осень группа охотников из Оксфорда и округа Лафайет отправлялась в охотничий лагерь полковника Стоуна в дельте Миссисипи. Там дремучие дикие места, где водились медведи, олени, где было раздолье для охотников. Джон Каллен вспоминал, что, когда он впервые начал охотиться в дельте, «там были тысячи квадратных миль девственного леса, росшего на богатейшей почве, которую наносила Миссисипи в течение веков со всего бассейна. В старые добрые времена мы брали с собой острый топор, когда отправлялись охотиться на медведей в леса дельты. Деревья там были такие большие, что двухсотфунтовый медведь, когда его настигали наши собаки, забирался в дупло и нам приходилось рубить это дерево».
Билл Фолкнер еще мальчиком приобщался к этому замечательному мужскому занятию, именуемому охотой. Впоследствии в повести «Медведь» он постарается передать те ощущения, которые испытывал мальчик-подросток, попадая в леса на охоту со взрослыми мужчинами.
«Мальчику было шестнадцать. Седьмой год он ездил на взрослую охоту. Седьмой год внимал охотничьей беседе, лучше которой нет. О лесах велась она, глухих, обширных, что древней и значимее купчих крепостей, белым ли плантатором подписанных, по недомыслию своему полагавшим, будто получает какую-то часть леса во владение, индейцем ли, немилосердно кривившим душой, продававшим плантатору это мнимое право владения: леса товаром быть не могут… Негромко и веско звучат голоса, точно и неспешно подытоживают, вспоминают в кабинетах городских домов или в конторах плантаций, среди трофейных шкур и рогов и зачехленных ружей — или, слаще всего, тут же в лесу, в охотничьем лагере, где висит неосвежеванная, теплая еще туша, а добывшие зверя охотники расселись у рдеющих в камине поленьев, а нет камина и домишка, так у брезентовой палатки, вокруг дымно пылающего костра».
В 15 лет Уильям Фолкнер убил первого оленя.
И другой жизненный опыт, жестокий, бесчеловечный, навсегда врезался в эмоциональную память мальчика. Уильяму исполнилось 11 лет, когда в Оксфорде толпа озверевших белых расистов линчевала негра, обвиненного в убийстве белой женщины. Возглавлял эту банду и призывал к расправе бывший сенатор США Салливан. Толпа взломала двери тюрьмы и ворвалась в камеру, где сидел обвиняемый, его пристрелили, затем выволокли мертвое тело на площадь, накинули на шею петлю и проволокли за машиной до ближайшего дерева, на котором и повесили, предварительно сорвав с трупа всю одежду.
Билли Фолкнер не присутствовал при этой расправе, но мальчишки в школе взволнованно рассказывали друг другу эти жуткие подробности. Спустя два с лишним десятилетия Фолкнер воспроизведет подобную сцену в романе «Свет в августе».
Вообще духовная атмосфера, в которой рос Фолкнер, в которой формировался его нравственный облик, была очень специфичной. Эта атмосфера явилась результатом сложных экономических и политических процессов, характерных именно для этого края и для этого времени.
Американский Юг, пережив поражение в Гражданской войне и тяжкий период Реконструкции, жил тогда странной, дремотной, словно бы призрачной, жизнью. От былого великолепия аристократических плантаций ничего не осталось, потомки земельных баронов нищали. Земля истощалась, негры, хотя они и «освобождены» северянами, оказались в таком же рабстве у экономического владыки, который был безымянен и жесток и вряд ли делал различия между черными и белыми бедняками, арендаторами заложенных и перезаложенных в банках бесплодных земельных участков. Новая эра, на знамени которой написаны слова о свободном предпринимательстве и процветании коммерции, принесла с собой разрушение и загнивание. Примером тому была деятельность лесоразрабатывающих компаний в дельте Миссисипи — они беспощадно вырубали леса, разрушая тем самым почвы, истребляли старые охотничьи угодья, уродовали землю шрамами — следами своего хищничества.