Формула Бога. Возвращение
Шрифт:
Видимо вконец потеряв остатки терпения, Мария Степановна, выбрав время, когда дочери не было дома, решилась поговорить с зятем начистоту, приведя того на кухню и прикрыв за собой дверь, чтобы ненароком не разбудить ребенка, сладко и беззаботно посапывающего после кормления.
– Ты, Захарушка, как хочешь, а дольше такое продолжаться никак не может! – начала она практически без артподготовки.
– О чем это вы, Мария Степановна?! – без всякого энтузиазма в голосе спросил он.
– Вот ты только со мной-то не хитри! – всплеснула с досадой руками теща. – Уж меня-то старую на кривой козе не объедешь! Ты
– Я и правда не знаю куда вы клоните! – притворно удивился он, что, впрочем не скрылось от ее орлиного взора.
– Это я то, клоню?! – взвилась она до небес. – Это рога твою башку к земле клонят! От того и не видишь что на свете белом творится!
– С чего это вы взяли, мама?! Что вы такое говорите?! Она же ваша дочь…
– Потому и говорю, что дочь. Спасибо, Господу! Наградил халдой!
– Но с чего вы взяли-то?! Какие у вас доказательства?
– Доказательства ему подавай! Мимо подъезда уже и пройти нельзя, в глаза уже тычут все. Срам-то какой!? Средь белого дня уже к самому подъезду на иномарке подвозят! Тьфу!
– Она говорила, что просто сослуживец довез. По дороге ему было, – попробовал он возразить неожиданно разбушевавшейся теще.
– Просто?! Сослуживец?! Ты рехнулся что ли?! Да почитай через день, этот сослуживец с ней подкатывает. А букеты цветов у ней тоже скажешь по дороге нашла?!
– Это благодарные посетители оставляют, – хватаясь за соломинку пролепетал он, как-то сразу съеживаясь.
– Какие такие благодарные посетители?! Она тебе, что, актриска какая, чтоб ей без конца цветы дарили?! Эвон, я давеча, собралась в магазин, да в кошельке мало оказалось, чтоб не разуваться по сто раз и не проходить в комнату, дай, думаю, у доченьки позаимствую, сумка-то ее тоже там в прихожей стоит. Ну и сунулась к ней, значит. Достаю кошелек, а тааам! Сторублевых от ассигнаций, в палец толщиной, напихано! Во-о! – в доказательство своих слов она продемонстрировала зятю средний палец. – Меня аж, как кипятком ошпарило с ног до головы!
– Может зарплата с премией? – сделал он последнюю отчаянную попытку оправдать жену.
– Да где же ты видал, чтобы простой оператор в каком-то салоне связи получал столько, да еще и с премией!? – неистовствовала баба Маша. – Уж мне-то такое не говори! Такие деньги за простые глазки не дают. А тебе, неужели сердце ничего не подсказывает?! Ведь не чурка же ты бесчувственная!
Захар молча опустил глаза в пол. Как умная и старая собака, сердцем он все понимал, что говорит ему теща, а вот сказать вразумительного ничего не мог.
– Ну что молчишь, потупив глазки?! – спросила она его, подсаживаясь за стол напротив. До этого она стояла над ним бетонным монолитом.
– И что вы, Мария Степановна, предлагаете? – глухо проронил он.
– А сам-то что думаешь?
– Вы хотите, чтобы мы развелись? – чужим для себя голосом спросил Захар.
– Развод от вас и так никуда не убежит, если все оставить как есть, – возразила она ему.
– А что тогда? – непонимающе вскинул он глаза на тещу.
– Только ты пойми меня правильно, – начала она издалека. – Я ведь и сама мать, троих вон подняла, почитай одна. Мой от только ночевать домой приходил, и то не всегда. Заливал за воротник почасту, да и погуливал по молодости, чего уж греха таить?! Молчала, терпела вот, навроде тебя. Времена, сам знаешь, какие были. За себя боялась, а за него пуще, чем за себя. Тогда – это тебе не сейчас, по партийной линии так бы взгрели, не то, что Москва, Сахалин бы раем показался. И ты ведь мне не чужой стал, Захарушка. Вон смотрю, как глаза-то у тебя запали, будто только что встал со смертного одра. Вчера вечером вернулся со службы, а китель от на тебе болтается ровно на вешалке какой!
– Что-то вы Мария Степановна ходите все вокруг да около, будто не решаетесь сказать главного? – заметил он ее нерешительность.
– А то и скажу, хоть Оксанка моя и стерва порядочная, а все ж таки своя кровиночка. Потому и слова эти мне особо тяжко тебе говорить…
– Да не тяните вы кота яйца, Мария Степановна! – уже начиная терять терпение, воскликнул Захар.
– Да ничего я не тяну, а совет пытаюсь тебе дать, какой мне видится с моей бабской колокольни.
– Ну, так и говорите же!
– Ну, так и говорю… Побил бы ты ее что ли…
Какой угодно мог себе представить Захар рецепт решения их семейной проблемы. Он думал. Что она предложит им какое-то время пожить врозь и без ее – тещиной помощи. Чтобы Оксана на своей шкуре почувствовала как тяжко одной без мужа воспитывать дочь. Или уж совсем радикальный рецепт: изменить ей демонстративно с кем-нибудь в отместку, но такое…
– Что?! – вскинул он брови. – Побить?! То есть как это побить?! Вы в своем уме?!
– В своем, милок, в своем! – зачастила теща.
– Что-то я сомневаюсь в этом, – уже с интересом поглядывая на тещу, протянул он.
– А ты не сомневайся! Я же тебе не советую бить ее смертным боем! Упаси, Господи! А так, прилику ради, для науки. Не по костям, а по мясу. Это кости от битья ломаются. А мясо от него только мягче делается, податливей, да нежней. А ей, толстомясой, никакого урону с этого не будет!
– Мария Степановна, вы меня извините, но так и хочется покрутить у виска пальцем. Что за домострой вы мне тут предлагаете?! Двадцать первый век на дворе!
– Ты это себе пальчиком то покрути, лось сохатый! – опять взбеленилась теща. – Предки то наши были чай не глупее нас с тобой! Знали, поди, с какой стороны лошадь запрягать. И знали, что наша сестра завсегда была слаба на передок, как и повелось с библейских времен. Это только дураки бьют своих женок, а умные – учат. Поучит такой вот, разок, повыбьет моль и тараканов у нее из головы и опять дальше живут, деток ростят. Да не чужих, как нынче повелось, а своих. И жили душа в души всю жизнь и умирали вместях. А о разводах твоих и не думали николи, и сроду не знали что это такое. Так-то вот, зятек дорогой.
– Значит вы на полном серьезе предлагаете мне избить свою дочь?! Я правильно вас понял?! – глядя в упор на нее, произнес Круглов.
– Не избить, а сделать внушение! – выдерживая на себе его взгляд, и не отводя свой, значительно и с нажимом проговорила она, сложив у себя руки на животе. – Думаешь, мне самой легко произносить эти слова?! А только не ее мне жалко в первую очередь, а внученьку мою любимую, крохотулечку ненаглядную. Как она дальше будет меж вас двоих. Как меж двух огней? Ведь не сегодня, так завтра, все уже начнет понимать. И что тогда делать?