Формула боя
Шрифт:
Вскоре Тихвинов отставил кастрюлю и шумно рыгнул. Проверяя, хочет ли он еще мяса, сторож уставился на алюминиевое дно. Там осталось всего несколько ложек. Цыкнув зубами, он снял с бороды вермишель и бросил ее в кастрюлю. Хватит, решил он, и посмотрел на часы. Следующий взгляд был в небольшое окно сторожки. В нем Федор увидел страждущее лицо незнакомого мужчины. На вид тому было лет сорок или чуть больше, он был не брит по меньшей мере три дня, беспробудно пил, наверное, целую неделю.
– Чего тебе? – громко спросил сторож.
Мужик
– О господи, – прошептал Федор, с усилием отрывая себя от стула. Это дело оказалось настолько трудным, что он решительно махнул рукой в окно: – Зайди, ну?
Незнакомец пропал из поля зрения и уже через секунду открывал дверь сторожки. Когда он вошел и всмотрелся в лицо сторожа, глаза у него сделались богобоязненными. Он направил взгляд в пустой угол комнаты и зашевелил губами.
– Чего тебе? – спросил Федор, бросив взгляд на сверток.
– Мне бы похмелиться, – гость перевел взгляд на сторожа.
– Это я уже понял. Что там у тебя? – Палец с аккуратно подстриженным ногтем указал на сверток.
– Икона. Старая. – И нерешительно добавил: – Может, Рублев?
Федору Тихвинову просто лень было смеяться, а еще он боялся, что из него выплеснется только что съеденный суп.
– Покажи, – потребовал он.
Гость, трепетно развернув газету, пристроил икону у себя на груди.
Она имела размеры тридцать сантиметров в длину и около двадцати пяти в ширину и изображала стоящую Богоматерь с младенцем на руках на переднем плане; на втором плане были изображены спины трех человек, благоговейно склонившихся перед Богородицей.
Тихвинов, тяжело дыша, смотрел на икону. Пожалуй, бутылку можно дать за нее. Хотя и жалко. Да за меньшее тот не отдаст, Федор чувствовал это. И, как назло, кончился самогон, который он успешно продавал в ночное время прямо из окна сторожки. Придется платить наличными. Не вступая в торги, он полез в карман и достал пятнадцать тысяч.
– Заверни в газету, – лениво попросил он мужика и принял сверток. – На вот, похмелись.
Мужик трясущимися руками взял деньги и поблагодарил сторожа, несмело добавив в конце:
– Дай Бог тебе здоровья.
Федор снисходительно махнул рукой, отпуская того.
– Дай тебе, – напутствовал он мужика.
Только тот скрылся из поля зрения, как мимо окна проплыла дородная фигура старосты. Сторож сорвался с места.
– Алексей, – громко позвал он, появляясь в дверях сторожки. – Зайди, показать надо кое-что.
Вздохнув, староста взошел на порог. Остановившись и не прикрыв за собой дверь, он мотнул головой:
– Чего?
– Да вот. – Федор развернул газету и, как прежний хозяин иконы, прислонил ее к своей груди.
Староста вытер влажные ладони о живот и сощурился, приценяясь. Солнце уже проникло через оконце, в воздухе заискрились ровные сектора пыли.
– Сто, – наконец сказал староста.
Для Федора цена была подходящая, и все-таки он рискнул поторговаться.
– Креста на тебе нет.
Староста, не ответил, развернулся. Федор поспешил исправить положение дел:
– Ладно, согласен.
– Девяносто, – улыбнулся староста, снова поворачиваясь к сторожу.
Федор открыл было рот, но только махнул рукой.
– Годится.
Староста полез в карман и отсчитал девять купюр. Беря икону под мышку, он подмигнул Федору и проворно вышел в церковный двор.
Не прошло и часа, как карман старосты Алексея отяжелел ровно на сто тысяч. Словно находясь не в храме, а у ворот концлагеря, он довольно произнес:
– Каждому свое.
Было утро, верующие спешили на утреннюю литургию, а святой отец, который должен был нести в храме службу, нервно собирался на освящение какой-то конторы. Запутавшись в церковной одежде, он высвободил руку и достал мобильный телефон. Защелкав кнопками, подождал ответа. После того как в трубке прозвучал голос, он сообщил, что готов.
– Присылайте машину.
Когда абонент отключился, в трубке что-то хрустнуло. Это напомнило святому отцу хруст новеньких купюр, которые на жаргоне так и называются: хрусты. Пройдет не так много времени, и сильная, смелая рука сунет в его карман несколько хрустов. Святой отец мечтательно улыбнулся, показавшись сам себе романтиком. Он попытался покраснеть, даже напрягся…
И покраснел.
Священник подошел к зеркалу, осмотрел себя. Выглядел он безукоризненно. Шампунь против перхоти отлично помогал; новый крем фирмы «Макс Фактор», который он вот уже три месяца втирал в лицо, сделал кожу мягкой, свежей, ему даже показалось, что поубавилось ранних морщин. В общем, все было в порядке.
Поспешно выходя из храма, он даже не обернулся, чтобы перекреститься.
Среди трех сотен церквей Москвы, не считая десятки старообрядческих, иноверческих храмов и монастырей, эта и еще три церкви были, по определению самого Дробова, «вольными». Их священнослужители сами предлагали всевозможные церковные услуги, не гнушаясь обычной рекламой в дешевых бульварных листках. Именно из таких газет генерал почерпнул нужные ему сведения. Впрочем, насчет рекламы он не удивился: что говорить о ней, когда у православных храмов бойко шла торговля спиртным. Подобно коммерсантам, священнослужители отпускали и принимали товар.
Глава 29
Повар школы Роза Гафурова попробовала из большого половника шурпу и удовлетворенно покачала головой: бульон получился вкусным, прозрачным. Сегодня на обед будут щи, обыкновенные русские щи – наваристые, из ранней свежей капусты и молодой картошки. А какое мясо! У-у!.. Вчера ей пообещали отличную говядину и, надо сказать, слово сдержали: и гуляш получится, а две мозговые кости придадут блюду неповторимый вкус.
Сегодня Роза работала одна, ее помощница Айшат, беженка из Таджикистана, отпросилась до обеда, но к раздаче обязательно будет – женщина всегда держала слово.