Формула любви, или О бедном диэре замолвите слово
Шрифт:
– Я не пытаюсь, – запрыгнула я на кресло, сворачиваясь клубочком, – я спорю. Видишь ли, мне всегда казалось, что брак – это содружество двух людей, а не рабство одного из них.
– Ты серьезно думаешь, – резко повернулся он ко мне, – что цель всей моей жизни – доставить тебе неприятности?
– Ну, пока так все и было, – зевнула я, укладывая голову на лапы. – Вся моя спокойная жизнь полетела в тартарары после встречи с тобой. И я абсолютно ничего не выиграла от нашего брака, кроме проблем, унижений и постоянного стресса. Так что могу тебя заверить: наш союз явно не удался.
– Я и так не смогу быть твоим другом, – нанес мне коварный удар в самое сердце Ладомир. – Я…
– Ваша светлость, – ввалилась к нам замотанная до самых глаз в разноцветные покрывала тетка. – У нас бунт!
– Где? – заинтересованно подняла я голову. Все ж какое-никакое развлечение. Да и разговор у нас вышел довольно неприятный, с удовольствием его закончу. – Помощь нужна?
– Животное? – зыркнула на меня тетка, размахивая ресницами как опахалами. – Какое шумное. Совсем не знает, как себя вести в присутствии князя!
– И что случилось? – равнодушно спросил мужчина, снова поворачиваясь к окну.
– Ваш гарем отказывается… – начала объяснять тетенька, нетерпеливо пританцовывая на месте.
– «Фаш хафем»?!! – моментально вскочила я на все лапы, распушив усы и вывалив зубы. – У тефя есь хафем? До сиф поф?
– Жуть, а не кошка, – попятилась представительница порабощенных женщин. – Мало того что орет не затыкаясь, так еще и чудище какое!
– Не отвлекайся, Ханум, – велел Ладомир, внимательно рассматривая что-то на улице.
И что он там нашел? Вроде тихо, я никого не слышу. Я уже совсем было собралась его прибить или хотя бы попытаться, как…
– Ваш гарем отказывается уходить по домам, – послушно отчиталась тетка. Растерянно развела руками и сказала тоном, бьющим на жалость: – Кому-то и идти уже некуда. Кто-то тут прижился. У кого-то это место стало домом, а девушки семьей. После того как вы велели распустить гарем, начались волнения… – Ханум замялась и принялась вместо окна разглядывать свои покрывала. Тоже что-то новенькое выросло? С надрывом пожаловалась: – И я не знаю, что мне делать, ваша светлость.
Мне стало стыдно.
– Поговорите с ними, – после короткого раздумья сказал князь, все еще не оборачиваясь. – Пообещайте, что всем будет выдана определенная сумма, которая позволит им прожить обеспеченную жизнь.
– Ваша св…
Его спина окаменела.
– Но здесь никто не останется, – категорически отрезал князь диэров. Подумал еще немного и отстраненно предложил: – Могу поговорить с родственниками. Думаю, кто-то из моих двоюродных братьев может приютить желающих.
– Да, ваша светлость! – поклонилась тетка и уползла, счастливо размахивая руками. Понесла радостную весть порабощенным жертвам гаремного Востока. Или Запада? Тут у них хрен поймешь.
– Видишь, Леля, – спокойно сказал Ладомир, – а ведь ты подумала обо мне самое плохое. – Он развернулся от окна и вперил в меня обвиняющий взор. – Конечно, все, что я могу, – это только притеснять беззащитных женщин. А также предавать свои брачные обеты и наставлять тебе рога с любой подвернувшейся
Я прижала уши к голове и пристыженно опустила глаза. А что тут скажешь? Прав, как есть прав. Сразу подумала плохое. Даже сомнения не возникло.
– Но все дело в том, дорогая, – нахмурился диэр с затаенной болью, – что я очень серьезно отношусь к данным мной обетам и никогда не преступлю их, соблазнившись мимолетными прелестями. – И не смог обойтись без отравленной шпильки: – В отличие от тебя, сладкая. – Его глаза сверкнули гневным золотом. – Это же ты западаешь на всех мало-мальски симпатичных мужиков!
Я снова вздыбилась и хотела поспорить, но… в чем-то он был прав, а я умею признавать свои ошибки.
– Извини, – тихо сказала я, – за то, что предположила самое плохое. Но мы так мало знакомы…
– Мало? – ошеломленно изогнул он брови. С оттенком издевки, словно я казалась ему полной бестолочью: – Ты столько времени провела со мной рядом и так и не узнала обо мне ничего?
– Я была не с тобой, – возразила я, нервно переминаясь на лапках, – а с твоими ипостасями.
– То есть, – невероятно изумился он, – ты думаешь, что во всех своих ипостасях я другой человек?
– А разве не так? – уставилась я на него с недоумением.
– Леля… – Этот глубокий баритон я представляла себе одинокими ночами. По телу непроизвольно прошла теплая волна, вызывая дрожь. – Леля, – подошел он ко мне и встал на колени около кресла, опираясь ладонями на бедра. Ладомир запрокинул голову и помолчал несколько секунд, словно проглатывая рвущиеся с языка ругательства. – Мне придется тебя разочаровать. Элементали просто подчеркивают личностные качества, но не меняют их. В земном облике, – он взмахнул рукой, – как Мыр я более приземлен и обстоятелен. Как Домир – беззаботен и ласков. Как Лад – зажигателен и вспыльчив. Но это все равно я, – выделил голосом «я», – дорогая.
– Откуда мне было это знать? – виновато отвела я глаза.
– Ты слишком позволяешь своим чувствам влиять на разум, Леля, – протянул он руку и осторожно провел по моей шерсти. – И не даешь ни себе, ни мне возможности наладить хоть какие-то нормальные отношения, не строящиеся на мгновенных эмоциях и шатких ощущениях.
– То есть, – моментально вскинулась я, – ты совсем отвергаешь возможность любить? И у меня абсолютно нет шанса быть любимой тобой?
– А что такое любовь, Леля? – внимательно посмотрел он на меня. – Определи сама для себя: что конкретно ты называешь любовью и вкладываешь в это понятие?
– Это сложно, – пробормотала я, испытывая опасный сплав чувств – от горечи до недоумения. В моем голосе прорезались слегка истеричные нотки: – Нельзя все разложить по полочкам, Ладомир.
– Почему же? – хмыкнул мужчина, доставая из воздуха толстую книгу. – Вот, смотри: в моих руках сборник любовных романов. А кто еще может так тщательно описать эту смутную, мимолетную эмоцию, как не романтические особы-авторы? – Открыл на первой попавшейся странице и прочитал: – Любовь – это верность своему избраннику… – Ладомир поднял голову. Долгий-долгий взгляд, смысл которого постигается с трудом. – Я верен тебе, Леля.