Формула смерти
Шрифт:
Сережа был чрезвычайно одарен природой. Представьте себе улучшенный вариант юного Алена Делона. С мускулатурой Сильвестра Сталлоне, периода «Рембо. Первая кровь»! Он с красным дипломом окончил Московский институт электронного машиностроения. Когда появилась возможность поехать в Алжир на работу, за месяц выучил французский язык. Имея не бедных родителей (папа был главным инженером номерного завода), окончив институт, не брал у них ни копейки. В Алжир хотел ехать исключительно из-за денег. Он хотел быстро разбогатеть, чтобы иметь квартиру, машину и гоночный мотоцикл. Машина и мотоцикл нужны ему были для путешествия по стране. Когда Сережа проходил соответствующие комиссии для поездки в Алжир, в Москве стали открываться один за другим, подпольные магазины по продаже контрабандной радио и видеоаппаратуры. А вместе с этими магазинами, часто прямо при них, также подпольные мастерские по ремонту этой контрабанды. Сережа быстро подсчитал, что скорее и вернее заработает необходимые ему деньги в Москве,
Сережа очень много читал. Отлично знал историю. Хорошо рисовал. Играл на скрипке и пианино. Красиво и ловко дрался, как правило, защищая слабых от хамов и насильников. Бесподобно водил все транспортные средства. Директор Тбилисской студии художественных фильмов, предлагал нам с Сережей сняться в советском боевике о «золотой молодежи» Тбилиси, где много драк, быстрой езды по горным дорогам Грузии на «Волге» и мотоциклах. Сережа почему-то отказался. Фильм этот был снят и прошел по нашим экранам.
За год, работая продавцом в отделе радиотоваров в Пассаже днем и ремонтируя в одном из подвальных помещений пассажа импортную радио и видеоаппаратуру, Сережа заработал деньги на двухкомнатную квартиру, гоночный мотоцикл и «Жигули». «9»! Работал по 20 часов в сутки. Он мне сделал очень много хорошего. Самое главное – помог быстро адаптироваться к столичной жизни после вскрытия трупов в Николаевске-на-Амуре. Только благодаря ему, я свободно чувствовал себя в МГУ, был самим собой среди известных ученых и самого Рэма Викторовича Хохлова. Кстати, если великий Хохлов только еще собирался серьезно заняться голографией, Сережа, на сделанной его руками аппаратуре, изготовил к моей диссертации по психиатрии (я одновременно с диссертацией по философии писал диссертацию и по психиатрии) голографические диаграммы, переведя мои субъективные наблюдения за психическими больными, в наглядную математику. Случилось это почти чудесным образом. Как-то провожая меня на дачу в Завидово, прямо на платформе поздно вечером, он вдруг спросил, что я пишу по психиатрии? Я начал ему популярно рассказывать о жалобах психических больных. В этих жалобах я пытаюсь выделить некие типы, закономерно, по моему мнению, повторяющиеся. Мне казалось, что он рассеянно меня слушает, или делает вид, что слушает, ибо ничего не понимает ни в психиатрии, ни в медицине. Сережа действительно, пока я увлеченно ему рассказывал, несколько раз зевнул. Иногда мы с ним подолгу не встречались, в силу его и моей занятости. После моего рассказа на платформе, Сережа позвонил мне через три дня и сообщил, что он для меня готовит сюрприз. И действительно, через два дня, в одном из подвальных помещений Пассажа я впервые увидел, что такое голографическое изображение!
Сережа как-то все быстро решал и быстро делал. Купив квартиру и мотоцикл, он сразу женился на студентке своего бывшего института, которая приехала покорять Москву откуда-то из глубинки. Он научил ее ездить на гоночном мотоцикле, на котором они и поехали в свое свадебное путешествие в Крым, управляя мотоциклом по очереди. Ровно через девять месяцев у них родился сын. А через два месяца, весной, Сережа с Наташей (так звали его жену, которая во многом была ему подстать) спускались на байдарке по порогам, где-то под Вышним Волочком. Они спускались не одни. Впереди их и позади их тоже шли байдарки и страхующий резиновый надувной плот. Байдарка, в которой были Сережа и Наташа, ударившись о порог, перевернулась. Ребята оказались в воде. Тут же к ним подогнали плот и стали на ходу, на огромной скорости, из водоворотов их вытаскивать. Наташа первая оказалась на плоту, Сережу несла вода рядом, он не выпускал из руки веревку, за которую была прикреплена байдарка. Ему кричали с плота, чтобы он бросил веревку и отпустил байдарку. Наташа и друзья протягивали к нему руки. Он улыбался, наматывая веревку на руку. Преодолевая рев воды, прокричал: «Я ее не упущу!» Он продолжал улыбаться, видимо, бороться со стихией ему доставляло удовольствие. Так, улыбаясь, и подтягивая мощной рукой к себе перевернутую байдарку, он ушел под воду. Наташа бросилась за ним. Но ее тут же схватили и затащили опять на плот.
Сергея нашли случайно, ровно через год, когда водолазы очищали плотину от топляка. Его байдарка встала поперек прутьев решетки (если бы она плыла вдоль прутьев, Сергея бы не нашли никогда!). Веревка была туго обмотана вокруг предплечья. Пальцы продолжали ее сжимать.
Сережа не хотел умирать.
Он не успел понять, что утонул
У меня было четверть века врачебного стажа. Работая судебно-медицинским экспертом, я вскрыл не один десяток трупов людей, погибших от, так сказать, бытовых отравлений и инфекций. Я умер (вернее, пережил клиническую смерть и был реанимирован) от инфекционно-токсического шока, в результате сальмонеллеза.
Я не собирался умирать. За всю свою жизнь (а мне уже за 50!). я перенес только острый аппендицит, если не считать ту психическую травму на смерть первого своего друга, о которой я написал подробно выше. В молодости занимался, и весьма успешно, многими видами спорта. Являюсь мастером спорта по боксу. Имею первый разряд по дзюдо и второй разряд по плаванию. В сорок лет проплыл Батуми – Поти. Причем, большую часть плыл дельфином. Купаюсь в любое время года, в любую погоду. Полчаса плавал в Ледовитом Океане, в районе мыса Шмидта в конце ноября. Каждый день, утром и вечером делаю гимнастику, в которую входит отжимание от пола на вытянутых пальцах или кулаках 150 раз. Привык чувствовать себя в спортивной форме, и мне кажется, что я и нахожусь в ней, как почти 40 лет назад! Это, так сказать, моя объективка, для понимания того, как я и почему умер от инфекционно-токсического шока.
В жизни много необъяснимого, что с нами происходит. «Я боюсь только того, чего не понимаю!» – сказал, видимо не без оснований, Талейран. Мой жизненный опыт показывает, что именно из необъяснимого, то есть, невинно случайного и начинает цепь роковых событий, Не буду раскрывать понятие «роковые». Оно самодостаточно и без этого! Так произошло со мной. «Чудом остался жить!» – говорили врачи, которые меня спасли. Они, ведь, ничего не знали про формулу смерти. Но, сразу должен подчеркнуть: одно дело – знать; совсем другое дело верить, в то, что знаешь. Это прекрасно понимали еще схоласты во главе с Ансельмом Кентерберийским, самая слабая философская школа из всех философских школ, которые когда-либо существовали, включая марксистско-ленинскую Высшую партийную школу! Если нам не на шутку плохо, мы, предпринимая что-либо, чтобы облегчить свое самочувствие, руководствуемся, увы!, не знанием, а тем, что чувствуем. Вера это всегда конкретное самочувствие! Я пытаюсь до сих пор безуспешно расплести клубок событий, череда которых, прямо привела меня в реанимацию Конаковской инфекционной больницы. И сколько при этом, случайных событий произошло, для того, чтобы логически последовательно привести меня к смерти!
Попробую сделать это и сейчас. Поэтому, начну все по порядку. За полгода до моей смерти, моя жена вдруг не с того, ни с чего (она сама тоже не знает, почему?) стала каждый день делать мне гоголь-моголь. Мама моя, которая давно проживает постоянно на даче, тогда еще была в силе, и держала кур, которых она любила с детства (она родилась в Уральской деревне). Куры все были выведены нашей собственной наседкой, мы периодически обновляли курятник во главе с петухом. Дача наша огорожена сплошной сеткой, поэтому наши куры с соседскими курами не общались, как им этого ни хотелось! Правда, они тесно общалась с воробьями, с которыми клевали зерна из одного корыта. Мама воробьев не гоняла, ей их было жалко! Таким образом, гоголь-моголь, который я вдруг начал употреблять регулярно, был из яиц собственных чистых кур. Марина, моя жена, делала гоголь-моголь всегда из одного яйца. А яйца всегда были свежими.
В тот роковой день, мой друг Паша улетал в Париж и приехал к нам попрощаться. Марина сделала два стакана гоголь-моголя: один для меня, а один для Паши. Паша отказался пить гоголь-моголь. Тогда я выпил два сначала свой, а потом его стаканы. Паша улетел в Париж, а я поехал на дачу. По дороги из дома на дачу, на вокзале, я пошел по малой нужде (первый раз за 30 лет!) в общественный туалет. Моя руки, я автоматически сделал несколько глотков воды из под крана. Хотя, такое я давно не делаю. Да и пить я не хотел! Просто, рядом со мной молоденький солдат пил из под крана жадными глотками, и с большим удовольствием. Приехав на дачу, я узнал, что у подруги мамы день рождения. И мы пошли к ней в гости. Я был сыт, ел мало. Но мне очень понравились гренки. Поджаренные румяные кусочки черного хлеба, покрытые сыром и глазуньей из одного яйца. У подруги мамы своих кур не было, следовательно, яйца были покупные, из магазина (я потом выяснил). Я с аппетитом съел 3 или 4 гренки. Следовательно, за два часа с половиной я съел 5—6 яиц, все – почти сырыми. Большее число которых, были из магазина. Алкоголь принял не больше 50 граммов водки.
Плохо мне стало в 2 часа ночи. Я проснулся от сильной тошноты. Хорошо помню, что спал крепко, и что мне снился неприятный сон: мой покойный отец и родной брат уговаривали меня прыгнуть в темный, глубокий, подземный канал. А я никак не решался это сделать. Когда я проснулся, тошнота была такая сильная, что я сразу про сон забыл. Едва добежал до туалета, когда началась мучительная рвота (упущу подробности). К рвоте сразу присоединился понос. Потом мне, вроде бы стало легче. Я лег спать, меня немного лихорадило, и под теплым одеялом было приятно. Сразу крепко уснул без сновидений. Проспал не больше полчаса. Опять просыпаюсь от тошноты, сна как не бывало. Опять бегу в туалет. Все повторяется. Только трясти меня начинает сильнее и быстрее хочется под одеяло. Залезаю под одеяло, проваливаюсь в глубокий сон, но теперь уже минут на 10—15, не больше. Потом просыпаюсь, бегу в туалет… Я, конечно, начинаю понимать, что отравился! Ставлю себе диагноз пищевое отравление. Промывать желудок и поздно, и не нужно. Он давно пуст.