Форпост. Тетралогия

Валерьев Андрей Валерьевич

Иван покачал головой, осторожно потрогал шишку на затылке и ушёл в свой угол, оставив Олега стоять с открытым ртом.

Для всех обитателей диспетчерской вышки эта ночь запомнилась навсегда. Безумная гонка за жизнь заставила попотеть всех без исключения. Мужчин, женщин, детей. Даже приведённые морпехами девицы были сразу поставлены на погрузочные работы. Вещей оказалось на удивление много. Их мало было перенести на судёнышко. Надо было их с толком разместить, так чтобы и людям тоже хватило места. За два часа до рассвета все дела были закончены и все

путешественники собрались на борту. Люди были возбуждены, напуганы и веселы одновременно. Упахавшись, все дружно попадали на палубу и только жена лейтенанта, обняв ребёнка, безуспешно уговаривала мужа плыть с ними. Офицер стоял на пирсе в метре от своей семьи и разрывался на части. Долг и присяга тащили его в расположение части, сердце — на лодку к семье, а разум советовал забрать жену и ребёнка с этой едва держащейся на плаву перегруженной лохани, и сваливать на БТРе в таёжную глухомань.

'А потом — зима. И как мы…?'

— Эй, лейтенант, — рядом с женой Скворцова возник Иван Андреевич. За его спиной начал сереть краешек неба. Близился рассвет, — попрощайся по-человечески. Надолго расстаётесь.

По голосу было слышно, что Иван улыбается.

'Ладно'

Едва Скворцов перешагнул через фальшборт катамарана, как страшный удар по голове лишил его чувств.

— Ну вот и всё, а ты боялась.

Ваня подмигнул взвизгнувшей от ужаса женщине и помог уложить лейтенанта на палубу.

— Да живой он, живой. Обещал, что с нами поедет — вот. Уже едет. Расслабься! Пятаков, давай эту хрень сюда и освободите мне место возле мачты. Олег отвязывай лодку. Пора.

Настроение у Вани было боевым. Маляренко пробирался между плотно сидящими на палубе людьми, которые с надеждой и верой ловили его взгляд, и ободряюще улыбался всем подряд. Мол, да плёвое дело! Раз — и готово!

Киянка в левой руке Ивана описывала замысловатые петли.

'Лай-лай, ла-ла-ла-ла-лай! Прощай, со всех вокзалов поездааа, уходят в дальние края…'

В голове царил сквозняк.

'Да какая тебе, нахер, разница, зачем мне молоток?'

Язык гонял за щекой стеклянную ампулу.

'Нужен он мне! Поле… возмущать! А не возмутится… один хрен помирать'

Смотреть в глаза этим людям в случае неудачи Иван не собирался. А в неудачу Маляренко, почему то верил. Пробойник, который он сейчас держал в руке, был очень похож по весу и размеру на тот, что ему дал старик, но вот видок у него подкачал. Странный материал был весь покрыт пупырями и трещинами. А самое главное — карандаш был КРИВОЙ.

'Пипец'

— Ладно, ребята. Я сейчас колдовать буду, а вы дружно отвернитесь. Хм. А то колдовство не получится.

Ваню несло. Он нервно хохотал, давил дрожь в коленках и слабость в кишечнике.

— Глаза закрыли, уши заткнули, стараемся не бздеть.

'Ой, бля!'

Было гораздо страшней, чем в тот раз, когда он шёл СЮДА. Убедившись, что никто на него не смотрит и все послушно заткнули уши, Маляренко приставил пробойник заострённым концом к основанию мачты, прошептал 'Господи, помоги' и со всей дури махнул киянкой.

— АААААЙ! БЛЯТЬ!

— Что?

Народ вокруг в испуге повскакивал со своих мест, отчего лодка заходила ходуном.

— Ничё! Блять как больно!

Первый блин вышел комом — Иван, вместо 'капсюля' попал аккурат по пальцу.

— Ничё! Отвернулись, я сказал!

Маляренко громко выругался, как следует прицелился и долбанул молотком по артефакту.

— Степь да степь кругом…

'Это мне приснилось, это всё был сон. Я — на 'Мечте', в своей каюте'

Было душно, влажно и очень жарко. Кровать мягко покачивалась на волнах, которые лениво били в борт яхты.

— … путь далёк лежит,

В той степи глухой,

Зааааааамерзал ямщик… Олег, трах-тибидох, долго мы ещё на этих вёслах надрываться то будем? Заводи движок!

'Не понял?!'

Маляренко попробовал открыть глаза. Потом снова попробовал. А потом — снова.

— Ы. Ы.

Рука нащупала на лице тряпку, сильно смазанную чем-то жирным и скользким.

'А правая? Правая?'

Правая рука вообще не ощущалась.

— Дядя Олег, он очнулся! Дядя Олег!

'А. Это я. Очнулся. Понятно'

Ваня осторожно положил на мягкое основание последнюю оставшуюся у него руку, помочился в джинсы и потерял сознание.

Глава 4

В которой Иван становится основателем 'почти что Царь-града'

— А так — чувствуете?

Старшая дочь Олега, приставленная к Ивану в качестве сиделки, сосредоточенно колола локоть Вани иглой, временами заглядывая в медицинский справочник. Маляренко морщился, улыбался и ласково кивал девушке.

— Чувствую. Да. И вот тут — тоже.

На третьи сутки отоспавшийся Иван, наконец, пришёл в себя и окончательно 'проснулся'. Оказалось, что дела его вовсе не так плохи, как казалось вначале. Ваня с громадным облегчением воспринял новость, что он не обгорел, а только…

— Знаете, Иван Андреевич, — супруга Олега, Лариса, приняв больного у дочери, с сомнением листала книгу, — я, конечно, не врач, но такие симптомы здесь не описываются.

Ваню опалило. Как курёнка. Как свинью. Ни ресниц, ни бровей, ни чуба у него не было, зато вся морда, грудь, живот и руки, за исключением правого локтя, были сочного красного цвета. Больно не было. Вот совсем. А своё самочувствие Маляренко мог бы описать одним словом — зашибись. Отлежавшись и отоспавшись, Иван чувствовал себя бодрым, здоровым и полным сил. Только правая рука 'радовала' взгляд абсолютной чернотой. Она не была обуглена или обожжена — просто вместо привычной белой кожи теперь у Вани имелись совершенно африканские кисть и пальцы.

'Круто!'

Лариса громко захлопнула справочник.

— Думаю, пройдёт. И ожог этот странный сойдёт и чувствительность к руке вернётся. Только вы пока наружу не выходите.

Женщина включила кондиционер на полную мощность и вышла из каюты, которую по-барски, в одиночку, занимал Иван.

'Да я и не собирался! Нафиг надо!'

Утренняя попытка выползти на свет божий окончилась плачевно. Стоило тушке Вани попасть под солнечные лучи, как кожа, даже скрытая одеждой, моментально 'загорелась'. Ошпаренный Иван пулей влетел обратно в каюту и с тех пор носа наружу не показывал.