Форпост. Тетралогия
Шрифт:
"Это знак. Это что-то значит. Спасибо, мама. У меня всё будет хорошо!"
Возвращение охотников в лагерь произвело форменный фурор. Девчонки бросили все свои дела и, сюсюкая, принялись вырывать собаку из рук Ивана. Обалдевший от такого внимания и такого количества двуногих пёс вертелся, словно на сковородке, а потом залез Ивану под ноги — типа, спрятался. Алина наклонилась и протянула к нему руки.
— Пойдем, маленький. Покушаем, искупаемся, расчешемся.
Неизвестно, что подействовало — ласковый женский голос или слово "покушаем" — но пёс послушно вылез из-под
— Белый Бим Чёрное ухо какой-то, — Володя задумчиво почесал нос.
— Ты видел — у него есть тонкий кожаный ошейник. Под репьём, правда, не очень заметно.
— Нет. Значит, кроме нас, сюда попали и ещё какие-то люди. Не факт, что они сейчас живы, но факт — что попали. Может, и не одна группа.
Маляренко весело посмотрел на соседа.
— Именно, дорогой, именно.
Солнце покатилось на закат, и жара, наконец-то, спала. Отдохнувший и немного поспавший Иван лежал, боясь пошевелиться. Сбоку притулился собачонок. Назвать эту кроху псом у Ивана язык не поворачивался. Чистый, вычесанный, выкупанный и от пуза накормленный мясной похлёбкой, Бим спал, воюя во сне с разными злыми врагами. Он то тихо рычал, то скулил, то совершенно по-детски плакал. Маляренко осторожно вынес его из палатки, куда тот забрался самостоятельно, и устроил у входа на охапке травы. Осоловевший от немыслимого количества съеденного Бим приоткрыл глаз, тявкнул и снова завалился спать.
Так у Вани Маляренко появилась ещё одна родная душа.
Всю следующую неделю Иван орудовал самодельным топором, вырубая в роще самые прямые деревья. Бим, признав Маляренко за единственного и неповторимого хозяина, постоянно крутился рядом, то и дело порыкивая на ближайшие заросли. С таким сторожем можно было махать топором и в ус не дуть, не опасаясь неожиданностей.
Сегодня Ваня как-то особенно крепко упахался: на краю рощи нашлось сразу несколько деревьев, которые так и просились на стройку. Длинные и ровные стволы были в этом царстве кривизны и корявости в страшном дефиците. А тут… Ваня пересчитал — одиннадцать идеально ровных деревьев! Как они назывались, Маляренко не знал, но он твёрдо решил сегодня их все свалить. И обрубить сучья. И, по возможности, немного перекатить. Работы, как Ваня прикинул, было гораздо больше, чем он обычно делал за день, но мужчину уже охватил азарт. Работать лесорубом Ивану нравилось. Когда огромное дерево со страшным скрипом и грохотом падало на землю, он чувствовал себя просто-напросто былинным богатырём.
Свалив седьмое по счёту дерево, Иван вытер пот и, заполошно дыша, упал на задницу. Надо было передохнуть. Плечи уже налились свинцом, а руки дрожали. Ваня посмотрел на чистое, без единого облака, небо и сплюнул тягучую и густую слюну.
"Надо работать"
К зиме Иван рассчитывал построить для своей женщины дом. Лесоруб жадно допил залпом остатки воды из фляжки и, не обращая внимания на рой разноцветных мошек, летающих перед глазами, попытался встать.
Острая боль пробила грудь. Ваня удивлённо посмотрел на тёмно-красное небо и чёрно-белые деревья. Потом сердце как-то особенно гулко бухнуло, сбилось с ритма и рухнуло куда-то в живот. Иван Маляренко схватился за грудь и медленно повалился на бок.
Ваня очнулся оттого, что что-то тёплое покинуло его бок, оставив мёрзнуть, и перебралось на ноги, начав шебуршиться и устраиваться там поудобнее.
"Бимка, что со мной?"
Иван захотел поднять руку и не смог — силы оставили его. Очень болело в левой части груди. Было тяжело дышать — каждый вдох давался с болью.
"Бимка, что со мной?"
Пёс прекратил крутиться на ногах и, перебравшись к голове, лизнул Ваню в нос.
"Бимка…"
Иван выключился.
"Это утро, наверное. Светло"
Проснувшись, Иван почувствовал себя значительно лучше, хотя ни пошевелиться, ни открыть глаза не получилось. Очень хотелось есть. Он явно лежал в своей палатке, в своей постели. Здесь пахло его женщиной, чистотой и душистыми травами.
"Хм. И собакой"
На ногах привычной тёплой тяжестью дрых Бим. За капроновой стенкой звякала посуда и бубнили голоса.
— Сейчас на охоту пойдёшь?
"Это Маша"
— Нет. Давай-ка баньку истопи лучше. Это полезнее будет.
"Володя"
— Как он?
"Володя"
— Уже лучше. Синева с лица почти исчезла. Что это было? Инфаркт?
"Алечка"
— Да ну! Смеешься? Какой инфаркт? Переутомился человек, перегрелся. Сама говоришь — цвет лица нормальный. Пусть спит. Отдыхает. Ну, как? Ты всё ещё не передумала детей делать?
"Володя. О чём это он? Какие дети?"
Алина хихикнула.
— Сейчас, пойду его проверю.
"Что это?"
Прохладные губы коснулись его лба.
— Спи, милый, отдыхай.
"Я не сплю! Я здесь!"
Жутким усилием Иван приоткрыл веки, но Алины уже не было. Остался лишь её запах.
— Машка, иди баню топи! Кому сказано!
"Романов"
Звонко рассмеялась Алина, глухо хохотнул Романов. Через минуту раздался первый сладкий стон.
"Я. НЕ. ВЕ. РЮ."
Глава 8
В которой Иван улыбается, молчит и усиленно поправляется
Все врут.
Всю первую неделю Иван лежал пластом. Силы понемногу восстанавливались, но в душе была пустота. Чтобы избежать ненужного общения с Алиной, он удачно притворялся вечно спящим. Да так, что к концу недели Маляренко и сам не был уверен, что глаза сумеют открыться. "Проснувшись" на восьмые сутки, Ваня, "слабо", но "искренне" улыбаясь, поприветствовал супругу, позволил пожать свою ладонь Володе и чмокнуть себя в щёку Маше. Алина прыгала от счастья, осторожно тиская мужа и зацеловывая его лицо. Иван поел с ложечки мясного бульончика и "устало" откинулся на подушку.
— Я отдохну, любимая. Ты иди. Мне Бимка компанию составит.
Пёс согласно заурчал и, прекратив принюхиваться к супу, привычно устроился в ногах. Алина ещё раз чмокнула мужа в нос и убежала.
"А глаза такие счастливые-счастливые…"
Эмоций не было никаких. Только холод и пустота внутри. Ваня "перегорел", что-то сломалось в его душе. Какая-то важная деталь вышла из строя, превратив искреннего и открытого человека в лицедея.
"А чего ты ожидал?"
Иван припомнил, с чего начались их отношения, и скрипнул зубами. Похоже, что его акции у этой женщины рухнули.