Фото на память

Никольская Наталья

– Не надумал, Жуков? – Вершинина набрала номер, – алло, будьте добры, Сергея Васильевича, пожалуйста.

– Не надо… – проблеял Жуков, – я скажу.

– Ну, – Вершинина, опустила руку, которой сжимала телефонную трубку.

– Негативы в конверте с надписью «Т».

– Хорошо, Жуков, а труп Рыбаковой?

– Я закопал ее на даче, под яблоней… – голова его безвольно упала на руки…

– Зачем Рыбакова приходила к тебе шестого мая?

– Обнаружила пропажу паспорта и обвинила меня. Мне

пришлось ее убрать, когда она прибежала ко мне восьмого и сказала, что за ней гоняются. Если бы ее нашли, она наверняка выдала бы меня. Я предложил ей спрятаться у меня на даче и…

– Как ты намеревался распорядиться пленкой?

– Продать, естественно.

– Кому?

– Дыкину.

– А почему ты решил, что он купит ее у тебя?

– Ольга так сказала, – Жуков не мигая смотрел в одну точку на полу.

– А ей сказала Беспалова, так?

– Да, – вздохнул он.

– Что же ты тянул до сих пор? – поинтересовалась Вершинина.

– Дыкин был в командировке, сегодня должен был приехать.

– Понятно, а я-то думала, что это он не интересуется, как идет расследование? А вот тебе очень хотелось узнать, что я раскопала. Ведь именно поэтому ты пригласил меня к себе?

Жуков молча посмотрел в окно.

– Коля, позови лейтенанта, он наверное уже подъехал.

Антонов вышел, и через мгновенье в комнате появился лейтенант Силантьев в сопровождении двух автоматчиков.

– Добрый день, лейтенант, – Вершинина показала на Жукова, – вот этот гражданин хочет признаться в двойном убийстве. А мне пора. Мы с вами договорились – негативы я забираю себе.

– О чем речь, раз договорились… Мы уж чего-нибудь придумаем – поспешил ответить Силантьев, все внимание которого уже было направлено на Жукова.

Вершинина вышла из гримерной. Ей навстречу уже спешил Толкушкин с конвертом в руке.

* * *

Из конторы я позвонила Дыкину. Меня сразу же с ним соединили.

– Добрый день, Юрий Григорьевич. Как командировка?

– Вы мне уже звонили?

– Тарасов – большая деревня, – уклончиво ответила я, – негативы у меня, можете забрать их в любое время.

В трубке повисла минутная пауза. Видно, Дыкин не ожидал от меня такой прыти.

– Через полчаса я буду у вас, – еле сдерживая радость, произнес он.

– Отлично, жду вас.

Я повесила трубку и, немного подумав, набрала номер лицея.

– Будьте добры, Софью Марковну…

– Она сейчас на уроке, что ей передать? – спросили на том конце провода.

– Передайте, пожалуйста, что звонила мама Вершинина Максима и просила сказать, что она завтра подойдет к ней вместе с сыном.

– Хорошо, обязательно передам.

– А если что-то важное, пусть Софья Марковна позвонит мне сегодня вечером домой.

– Конечно, конечно, – поторопился

заверить меня любезный женский голос.

* * *

Беседа с Дыкиным длилась не больше часа. Едва за ним захлопнулась дверь, в кабинет ввалился сияющий Мещеряков.

– Ну, рассказывай! Такое дело! То одна шишка, то другая… У тебя, прям, не кабинет, а Смольный какой-то! – Мещеряков был в приподнятом настроении, в его обычно бесцветных глазах полыхало синее пламя, загоравшееся только в особых случаях: в момент наивысшей уверенности, что солидный гонорар прямиком плывет в его толстые клешни или в минуту, когда он бывал по-настоящему захвачен расказом о ходе проводимого мной расследования.

– Чего рассказывать? – мой серьезный тон и несколько отстраненный вид были призваны немного охладить его пыл.

После сколь тягостных, столь и лихорадочных раздумий на сюжет: как бы мне нейтрализовать Трошу, мещеряковский задор казался мне более чем неуместным, он прямо-таки злил меня.

– Ну, что-то я тебя совсем не узнаю! – Михаил Анатольевич с размаху плюхнулся в кресло, – Дыкин доволен?

– Доволен, – сухо ответила я, чувствуя себя страшно усталой. Еще бы! Столько нервничать!

– А Троша, что с ним? – сбавив радостные обороты, как-то опасливо спросил Михаил Анатольевич, – вижу…

– Все нормально, Миша. Дыкин обещал помочь, вернее уже помог…

– Как это? – насторожился Мещеряков.

– Решил вопрос с Трошей, не выходя из моего кабинета, – загадочно ответила я.

– Я смотрю, Валентина, что на диалог ты сейчас не настроена… – проницательно предположил он.

– Ты угадал… С меня довольно того, что Максим теперь в безопасности.

– Да, такая штука жизнь, – Михаил Анатольевич замотал головой, – нет, а все-таки, Валентина…

– Потом, Миша, все расскажу… завтра. А сейчас я, пожалуй, домой пойду. Ты не возражаешь?

– Может, ко мне поднимемся, по рюмашке… Такое дело обмыть надо!

«В своем амплуа», – подумала я. – Я вот тут заявление написала…

– Да хватит тебе, Валентина, не смеши народ! Ну что бы я без тебя делал? – Мещеряков лукаво улыбнулся. – Остаешься? – насторожился он, видя, что я продолжаю сохранять серьезное выражение лица и молчать.

– Только при одном условии… – я поймала себя на мысли, что еще минута, и я то ли рассмеюсь, то ли разрыдаюсь. В горле стоял непроходимый комок слез, в то время как улыбка силилась растянуть мои плотно сжатые и уже начавшие подрагивать губы. Озадаченная физиономия Мещерякова сыграла роль допинга для этой несвоевременной, на мой взгляд, улыбки, которая все-таки пробилась сквозь горячее клокотание всхлипа в груди.

– Это какое еще условие?

– Иди, Миша, иди… – я устало махнула рукой, – не сегодня.