Фотограф
Шрифт:
– Настроение чувствуется, - шутливо успокоил её Ронин.
Странно - но он ни разу в жизни не пил чужого чаю, который бы по вкусу совпал с его ожиданием. "Ну разве не сумасшедший", - подумал Ронин, вспомнив об этом. Но ему понравилось сейчас, что Анна знает о таких его тайных странностях.
Когда они дошли до леса, Анна сказала:
– Ты так уверенно вышел на эту тропинку, что я сразу поняла, чем ты тут занимаешься.
– И чем же?
– Вот так и гуляешь. Целыми днями.
Ронин кивнул. Это поразительно, подумал он, как она его знает.
– Ты сказала, мы похожи, - повторил он.
– А со стороны, мне кажется, мы напоминаем... Я - перекати-поле, такую траву без корней, а ты какой-нибудь холмик, к которому я прибился. Перенесся ветром, временем.
– Как к препятствию, да?
Ронин пожал плечами:
– Да нет. Какое препятствие? Я просто глупое какое-то сравнение придумал. Отвык разговаривать, даже думать. Правда - брожу здесь целыми днями, зачем, почему?
Он остановился, стал собирать сухие ветки для костра. С Анной не получится ходить так легко, бесцельно, как он уже привык здесь. Они будут разговаривать.
– Может, вернемся в Москву?
– предложила она.
– Ты пока не будешь работать, если ещё не хочешь... не можешь. Я сама устрою выставку - ну, конечно, ты только отберешь работы... Нельзя же так... бесконечно.
Он внимательно посмотрел ей в глаза.
– Понимаешь, мне надо до конца... иссохнуться, раствориться. Мне надо выползти из этой надоевшей шкуры!
– Ронин даже дернул на груди куртку. Совсем недавно я понял, что моя настоящая жизнь только сейчас стала проявляться. В воспоминаниях. В воспоминаниях ожили мои чувства впечатления, переживания, любовь, страхи... И я не жил, а вглядывался в свои чувства со стороны. Оказывается, я был болен с самого детства. Я все время смотрел, видел... снимки! Меня высосали все эти фотографии, высосали!
Последних слов он не ожидал от себя. Как это - высосали? Он даже наедине с собой об этом не думал. Придумалось. Первое, что пришло на ум. Как чужая, прочитанная где-то фраза. Ронин тяжело дышал, пытаясь успокоиться.
– Прости.
– Он подрагивающими руками поднес спичку к костру.
– Прямо истерика какая-то. Кризис возраста, кризис жанра, - наверное, всему этому есть какое-то название, - попытался он улыбнуться, - не такой уж я редкий экземпляр. Пришло время, и задумался, засомневался. Как говорил твой профессор? Сороконожка, да? Которая задумалась о какой-то своей там ноге. А надо по пословице: глаза боятся, а руки делают. Все просто.
Не надо было вспоминать профессора. Заныло что-то в груди, запеклось нерастворимый комок.
– И вот сейчас стараюсь быть обиженным, - пересиливая себя, проговорил Ронин.
– Не сам виноват. Фотографии, болезнь, еще... кто-то.
Анна вздрогнула от этого "кто-то". Ронин хотел набрать воздуха, вздохнуть, освободиться от тяжести в груди - и не мог. Зачем он мучает ее? Ведь даже наедине с собой он так не выплескивал наружу эту словесную желчь, от которой стало противно. Слаб, слаб человек - мало ему знать свою болезнь. Обязательно надо и на другого человека её взвалить - чтобы помучиться вместе. Надо молчать, - подумал он.
– Хватит, хватит этих слов.
Анна побледнела. Она смотрела, не отрываясь, на разгорающееся пламя.
– Ну... побудь здесь. Тебе же здесь хорошо, - она почти шептала.
– А потом вернешься. Или я ещё приеду. Можно?
Ронин усмехнулся:
– Так много вариантов. Можно остаться, вернуться. И ты приезжай. Почему ты об этом спрашиваешь? Я только не понимаю, как можно меня терпеть?
– Я не терплю. Я хочу быть с тобой.
– Кажется, что много вариантов. Но все - одновременно. Я стал жить вне времени. Почти перестал его ощущать. Поэтому все можно. Жизнь все позволяет. Как я этого раньше не понимал? Шел, прыгая с кочки на кочку, боялся упасть. А надо было закрыть глаза и просто так брести. Плыть по воздуху. Оказывается, так можно.
С каждой фразой Ронин подбрасывал в костер сухие хворостинки, нашаривая их в траве, будто отсчитывая. Анна встревоженно вглядывалась в его лицо, не понимая, о чем он говорит. В её глазах мелькнул испуг.
– Пойдем, покажешь мне свой лес, да?
– Вернемся. Не получается прогулка. Заговариваюсь. Не надо так много говорить.
Ронин вдруг почувствовал внутри себя такую пустоту, что даже испугался - не сможет сейчас подняться. С трудом он встал на ноги. Показалось, что ветер качнул его. Анна быстро взяла его под руку и оглянулась на костер. Ронин махнул рукой:
– А, ничего с ним не будет. Догорит. Как я.
– Он улыбнулся.
– Что с тобой? Тебе плохо?
– Не знаю, - ответил Ронин.
– Какая-то слабость. Впервые так... Все воплощается. Слова, чувства. Пойдем.
Анна тесно прижималась к нему на ходу.
– Сейчас поспишь, отдохнешь, и все пройдет. А я приготовлю обед. Ты же совсем ничего не ешь. Я посмотрела - ну никаких продуктов у тебя не было!
Ронин слабо улыбнулся. Как с маленьким, - подумал он.
11
Просвет дороги на выходе из леса синел от дыма. За деревьями слышался странный треск, будто кто-то ломал сухие ветки. Зазвенело стекло. Что-то там горит, - подумал Ронин и сразу же в подтверждение его догадки донесся далекий голос: "Пожар, пожар!" Оставив руку Анны, Ронин побежал вперед.
Его дом был наполовину охвачен огнем. Пламя гудело над крышей и как жидкость, медленно расплывалось по стене. Из крайнего окна вырывался сноп огня - и вдруг лопнули остальные, освобожденные языки пламени, вырвались с потоком искр. Казалось, внутри дома бушевало какое-то горящее чудовище, и его щупальца корчились, вытягивались вверх сквозь пустые окна.
Ронин рванулся к дому, но даже на большом расстоянии раскаленный жар ударил в лицо, остановил. Он отпрыгнул назад, к Анне, почему-то испугавшись за нее, обхватил за плечи, приговаривая: "Не бойся, не бойся, уже все - уже ничего нельзя сделать..." Она в немом ужасе прижала ладони к щекам.
Поодаль, у начала деревенской улицы, мельтешила группка местных. Перебегали с места на место, толкались. Звякали ведра, мелькали лопаты. Но люди не приближались к горящему дому - понимали, что бесполезно. Тем более что остальные дома стояли далеко и пожар им не грозил. Один мужик только подбежал к бане - ближайшему строению - вылил на её стену ведро воды и махнул рукой. Ничего, мол, не загорится. Далеко.
– Вы хозяева, что ли?
– крикнул этот мужик Ронину.
– Чего загорелось-то?