Фотосессия в жанре ню
Шрифт:
«Другой путь» пролегал через кладовку, где дед Василий держал свой старый дробовик.
Дом Андрея Петровича оказался небольшим, а трудовой энтузиазм Ольги Павловны – напротив, огромным.
Относительный порядок в двух скромно меблированных комнатах и кухне она навела очень быстро, затруднившись только с мытьем окон: при отсутствии современных моющих средств этот процесс требовал большого количества воды и мягких тряпок, а еще лучше – бумаги. Смятыми в комок газетами мокрые стекла можно было бы натереть до блеска в два счета, но никаких запасов макулатуры Оля в доме не нашла.
Поэтому она сделала
Хозяйский холодильник по-прежнему был обмотан цепью с амбарным замком, а Андрей Петрович впопыхах забыл оставить Оле ключ. Зато в углу кухни в процессе уборки нашлась одинокая картофелина, а в недрах рассохшегося буфета обнаружились старозаветные макароны.
Толстые трубочки, выпущенные, если верить этикетке, Старобаканским заводом хлебо-булочных и макаронных изделий еще в режиме соцсоревнования, окаменели и склеились. В целом, освобожденная от упаковки конструкция выглядела такой же монументальной и несъедобной, как обломок древнегреческой мраморной колонны. Однако предприимчивая Ольга Павловна старательно и ловко раздробила ее на мелкие части молотком. Макаронный щебень выглядел не очень эстетично, зато поместился в кастрюлю.
Ветвящуюся белыми, похожими на оленьи рога, побегами картофелину Оля экономно почистила, а потом и порезала – вместе с побегами, предположительно содержащими массу витаминов. Соль и перец в соответствующих емкостях она нашла на столе, головку чеснока оторвала от косицы, свисавшей с притолоки, плавленый сырок пожертвовала от себя лично – он очень удачно завалялся в ее сумке.
Супчик обещал получиться вполне себе питательным!
Загрузив в кипяток обломки макаронного мрамора и загодя покрошив на доске остальные ингредиенты, изобретательная и неутомимая Ольга Павловна отправилась бороться с беспорядком на просторах двора. А чтобы не замерзнуть и не испачкаться, натянула лохматый хозяйский свитер из грубой серо-бурой шерсти. Сам по себе вид он имел затрапезный, но с хрупкой девушкой внутри смотрелся небезынтересно – как карнавальный костюм Медведя, напяленный на Машеньку.
Оля деловито закатала рукава, скрутила волосы в тугую учительскую «гульку», сунула ноги в чужие безразмерные галоши и в этом пасторальном виде вышла во двор.
Кособокий деревянный сарайчик с выпиравшими из окошка костылями и горбылями моментально привлек ее внимание.
«А нет ли там бумаги?» – заинтересованно подумала труженица.
Древнегреческие макароны обещали вариться эпически долго. За это время вполне можно было вымыть не только три простеньких, в одну раму, окошка, но и половину сложносоставных витражей собора Парижской Богоматери.
Бога и мать (правда, не Божью) Ольга Павловна горячо помянула, едва открыв дощатый сарайчик. Он был битком набит разнообразным хламом, среди которого имелись и тряпки – в весьма широком, в смысле цвета и состава ткани, ассортименте.
Доступ к мануфактурным изделиям, кучковавшимся в центральной части помещения, преграждал сборный частокол из лопат и тяпок. К Олиным ногам гостеприимно вывалились грабли, однако она нарушила традицию и не стала на них наступать. Она вытащила весь садовый инвентарь наружу, составила его подобием пирамидки и закопалась в тряпки, выбирая из них
«Заодно и погреюсь!» – подумала, чиркая спичкой, предприимчивая Ольга Павловна.
В соседнем доме мастер гениальных планов Лесик приладил дедов дробовик на подоконник и поводил стволом из стороны в сторону, выбирая цель.
Она нашлась моментально: хозяюшка-со-седушка широко распахнула обычно закрытые деревянные ставни, тем самым подставив под удар подслеповатое окошко с трещиной в стекле.
Лесик кивнул своим мыслям, прицелился и нажал на курок.
Совесть его не мучала. Вопервых, ущерб чужому карману он наносил ничтожный, мизерный. Вовторых, замена треснувшего стекла была всего лишь вопросом времени, чуть позже, чуть раньше – какая разница?
Зато звон разбитого стекла отвлечет соседку от разрушительных работ в сарае и переключит ее на ремонтные работы в доме!
Шум от выстрела удачно влился в озвучку фильма, который смотрели по телевизору в «зале» изрядно глухие баба Зоя и дед Василий. Пес Полкан залился было лаем, но Лесик велел ему заткнуться.
Он был очень доволен собой.
Малинин вернулся в Прапорное в сумерках и почуял неладное, едва открыв калитку.
Неладное густо пахло пепелищем.
Встревоженно потянув носом, Андрей огляделся и нахмурился.
Открывавшаяся от калитки живописная панорама включала в себя чадивший в углу двора костерок, разложенные по периметру зубьями вверх грабли и тяпки, затянутое непонятным полотнищем кухонное окно и подозрительную темную тушу у крыльца.
– Стой-ка, Ваня!
Отодвинув рвавшегося во двор медвежонка, Малинин сделал шаг вперед и с растущим удивлением опознал в полотнище, распяленном поверх окна, старую кухонную клеенку в веселых вишенках и неистребимых следах многолетних трапез. Поверх клеенки благородно темнели древним деревом узкие деревянные планки, явно выломанные из штакетника. Это оригинальное украшение крепилось к стене большими ржавыми гвоздями, вбитыми вкривь и вкось. Ни единый лучик света из-под клеенки не просачивался, и лампа над крыльцом не горела тоже.
– Что, ожидается налет вражеской авиации? – пробормотал Малинин, оценив светомаскировку.
Заграждение из садового инструмента тоже наводило на мысль о предстоящих военных действиях.
– Обходя разложенные в траве грабли, ты лишаешь себя ценного жизненного опыта! – сообщил Андрей медвежонку.
Тот лучше, чем его хозяин, видел в темноте и без потерь преодолел полосу препятствий. Мишка косолапо протрусил к крыльцу и завозился там, теребя непонятную темную кучу. Андрей поспешил посмотреть, что это такое, и после непродолжительной борьбы отнял у мишки свой собственный старый свитер, уже драный и грязный.
– Да что тут происходит, черт побери?! – не выдержал он.
Свитер был не самый красивый, но теплый и удобный, связанный еще бабушкой.
Любимую бабушку Малинин потерял после ее продолжительной болезни. Потеря любимого свитера стала внезапной и огорчила Андрея до крайности.
Он взбежал на крыльцо, рванул на себя дверь и, обнаружив, что она заперта, топнул и рявкнул:
– Вашу мать! Какого черта?!
Из-за двери донесся длинный таинственный шорох. Затем настороженный голос спросил: