Французская вдова
Шрифт:
«Она наверняка будет винить в случившемся себя, и чувство вины поселится в ее душе до конца дней», – подумал Федор.
Ему стало так остро жаль Марину, что он снова застонал.
– Что, больно? – сочувственно спросил Сударев и покачал головой. – А не надо было совать свой нос, куда не следует. Ну, давай – рассказывай, как ты додумался, что это я?
– Зачем? – повторил Федор.
– Как «зачем»? – переспросил Сударев, задрав брови. – Хотя бы затем, что, пока будет длиться твой рассказ, ты, как Шахерезада, не умрешь. Итак, где же
– Нигде, – ответил Федор. – И я так и не понял, зачем ты прикончил реквизитора.
– Реквизитора? Да я его пальцем не трогал, – театрально всплеснул руками Сударев, а потом принялся прохаживаться по комнате взад-вперед. – Ты можешь мне не верить, но Валерьяныча порешил кто-то другой. И я обязательно постараюсь его найти! Ты спросишь – зачем? А чтобы спихнуть на него все остальные убийства. Получится очень… гармонично. Ну все, Буколев, начинай рассказывать – я сгораю от нетерпения.
Федор, силы которого стремительно убывали, ничего не ответил. Однако Сударев решил, что тот молчит из упрямства, и обозлился.
– Ты еще не знаешь, что я могу с тобой сделать, – прошипел он и достал из кармана полиэтиленовый пакет. Быстро надув его, как воздушный шар, он сунул пакет Федору в нос.
– Вот как ты умрешь. Задохнешься в этом мешке. И чем дольше будешь играть в молчанку, тем быстрее я приступлю к делу.
– И как же ты разыграешь карту с моим убийством? – ледяными губами усмехнулся Федор.
– Легко. Тут же еще стройка идет, полно всяких дырок, которые очень просто зацементировать. Вон как раз кто-то услужливо оставил ведро с раствором и мастерок. Возможно, твой прекрасный скелет найдут, когда лет через десять займутся ремонтом. А может, и через все двадцать – здание-то новенькое. Бедняга Буколев! Ты пропадешь без вести, мама с папой будут по тебе плакать, а твой дружок Тарасов станет каждый день печально глядеть в окошко, надеясь, что ты вот-вот появишься из-за поворота. Ну а Зимина, конечно, разжалуют в постовые…
– Мы с Тарасовым знаем про Оксану Полоз, – перебил его Федор. Тошнота отступила, и им внезапно овладел странный азарт – захотелось хоть немного сбить спесь с этого негодяя. – Про то, что она была беременна. Несовершеннолетняя, да к тому же дочка крупного чиновника из Минобороны. Чего она хотела, замуж?
Он говорил медленно, кожей ощущая каждую подаренную ему секунду.
– Разумеется! И чтобы я плясал под ее дудку, – оскалил крепкие зубы Сударев. – Надумала испортить мне жизнь, маленькая мерзавка! Мне ничего не оставалось, как от нее избавиться. Но каким образом ты докопался до этого? Как связал Оксану и убийства в театре?
– Светлана Лесникова постоянно просматривала криминальную хронику. И я тоже решил просмотреть… Верхний Орловский ведь совсем близко к театру.
– Когда-нибудь и до Зимина допрет, – рассмеялся Сударев. – Только я к тому времени уже подброшу ему отличную приманку. Мозги у меня хорошо работают, ты ведь в курсе, Буколев? Тебя даже жалко убивать, так мне нравится
– Еще бы. Но хотя ты мне сразу не понравился, поначалу я тебя не подозревал, – признался Федор.
– Я бы и сам себя не стал подозревать, – оживился Сударев. – Ведь я такой обаятельный… Ну, и с чего вдруг заподозрил?
Федор поежился. Он чувствовал холодок на шее – кровь потекла медленнее. В голове немного прояснилось.
– Тарасов несколько раз припоминал один разговор в кабинете Зубова, – продолжал он. – Меня тогда привели познакомиться с главным режиссером, а тот при первом удобном случае принялся нахваливать тебя. Наш новый меценат, мол, такой добряк и сколько денег потратил на новую люстру.
– И что же? – Федор видел, что Сударев слушает чрезвычайно внимательно.
– Еще Зубов с гордостью показал книжку, которую ты ему подписал. Как сейчас помню: «Человек с умом рожден для процветания». А потом добавил про тебя – цитирую: «И ведь сам процветает, ничего не скажешь. Пентхаус в центре города, дом на Рублевке, новенький «Лексус»…
– Пока не понял, к чему ты ведешь, но мне интересен ход твоих рассуждений.
– Очевидно, Зубов видел, как ты приезжал на новеньком «Лексусе», логично? А сейчас ты на чем ездишь? На новеньком «Мерседесе»?
– Ты у всех машины проверял? – равнодушным тоном поинтересовался Сударев.
– Я вообще ничего не проверял. Я сидел за металлическим шкафом на втором этаже театра, когда ты подрался с Актюбенко. Помнится, он тебе крикнул: «Конечно, мы же короли! Носим итальянские костюмчики по фигуре, раскатываем на серебристых «Мерседесах», жрем икру в антрактах»…
– Ну, это слишком примитивно. Может быть, я не менял одну машину на другую, как ты сразу же подумал? А их у меня просто две? Или даже три, а то и все четрые. Не допускаешь?
– Если бы это была единственная зацепка…
Федор и в самом деле чувствовал себя Шахерезадой – сколько он будет говорить, столько будет дышать. К счастью, он не ощущал страха, только невероятное напряжение. Пожалуй, именно оно позволяло ему ровно сидеть на стуле и связно мыслить.
– Ну? – резко спросил Сударев. – Что там еще?
С одной стороны, ему любопытно было слушать историю расследования своих собственных преступлений. Однако тот факт, что его все же разоблачили, явно был ему неприятен. Почувствовав это, Федор испугался, что Сударев может внезапно свернуть разговор, и решил ему польстить.
– Конечно, ты умный, – процедил он. – Если бы не случайные совпадения и не моя профессиональная память, я бы тебя никогда не заподозрил. К тому же Тарасов придумал тебе алиби.
– Серьезно? И какое же? – Судареву такой поворот дела явно понравился.
– Ведь ты сначала расправился с Оксаной и только спустя неделю после ее убийства появился в театре. По его рассуждениям, тогда, в Орловском переулке, ты еще не мог знать, что свидетельницами твоего преступления стали именно актрисы.