Французский жених, или Рейтинг одиноких мужчин

Я отрыла почту. Незнакомый адрес: murderer. Строчки почему-то набраны курсивом.

«Скоро ты умрешь, сука!»

Я пожала плечами и удалила файл. Может быть, это письмо попало ко мне по ошибке? Какой-то сумасшедший, обозвавший себя убийцей, случайно отправил мне это письмо?

Врагов у меня – нет, завистников – тоже. Обычная жизнь, не предполагающая тайных недоброжелателей или отвергнутых воздыхателей.

Если бы была жива баба Геня – Генриэтта Карловна, моя бабушка со стороны отца, то она бы презрительно вздернула вверх подбородок и изрекла что-то вроде «Хамы развлекаются». Но Геня умерла почти четыре месяца тому назад.

Полуполька-полулитовка, она происходила из древнего

польско-литовского рода, восходившего к королевской династии Ягеллонов, всегда старалась быть на высоте и помнить о своих корнях. Меня она воспитывала точно так же. Что бы ни случилось – женщина должна всегда оставаться женщиной. При любых обстоятельствах и в любых ситуациях надо всегда держать «лицо» и «спинку». Никогда не следует показывать мужчине своего внимания к нему – он сразу же охладеет или будет считать тебя дешевкой. Нельзя много болтать – это говорит о легкомыслии – кому охота иметь жену-трещотку? Умение молчать – одно из важнейших свойств настоящей женщины. Еще в этот кодекс входило умение печь торты по праздникам, держать квартиру в идеальной чистоте и вести себя со всеми так, словно они тебе по гроб жизни обязаны.

Я до нормативов этого кодекса не дотягивала. Хотя очень старалась. Баба Геня – как звала я ее – воспитывала меня с пятилетнего возраста, а до тех пор я жила в Чехии вместе с родителями и бабушку видела очень редко. Но когда мне исполнилось пять лет, мы вернулись в Москву и мои родители развелись. Отец, сотрудник российского консульства в Чехословакии, получил новое назначение в Шанхай – место помощника консула. При этом успев жениться во второй раз на своей бывшей однокласснице. Моя мать тоже быстренько выскочила замуж – за помощника театрального режиссера Владимирского театра. Отец отбыл в Шанхай, мать – во Владимир. Я осталась одна – никому не нужный ребенок с неправильным прикусом, светло-голубыми глазами, белокурыми кудряшками и бантами такой величины, что лица за ними почти не было видно. Вопрос уже стоял о том, чтобы отправить меня в детдом. Но баба Геня решительно этому воспротивилась.

Девочка будет жить со мной, сказала, как отрезала, она. Сказано – сделано. Так я очутилась в ее двухкомнатной квартире в старинном доме на Кропоткинской улице. Геня сразу же рьяно взялась за мое воспитание. Она не отдала меня в детский сад, сама возилась со мной, обучая меня письму и математике, а также иностранным языкам. Сама баба Геня говорила на шести языках. На русском – это само собой, а еще на французском, английском, литовском, польском и итальянском. Вирусом полиглота она хотела заразить и меня. Я очень старалась, в итоге в совершенстве выучила французский, хуже – английский и могла изъясняться еще на немецком, испанском и итальянском. И еще на очень простом уровне знала чешский.

Я была небольшого роста, тонкокостная, с белой кожей, светлыми глазами и чуть скуластым лицом. Белый воробышек, так называла меня Генриэтта Карловна – или Геня, как называла ее я. В школе меня дразнили белобрысой молью. Пару раз я дала обидчикам сдачи, они мне в ответ еще наподдали, и однажды я пришла домой с синяком на лице и разбитыми коленками. Я не плакала, а терпела боль, стиснув зубы, хотя мне хотелось выть во весь голос. «Кто это тебя, – спросила Геня. – Кто?» Я не выдала обидчика. Она усмехнулась и сказала, что я поступила благородно, но в следующий раз она надерет уши тем, кто дотронется до меня хотя бы пальцем.

Дачи у нас не было – Геня не любила копаться в земле, считая это пустой тратой времени, и летом мы либо находились в Москве, либо выезжали в деревню к Калерии Ивановне, в Питерскую область. Там я всласть объедалась земляникой и морошкой, росшими в нескольких метрах от старого домика Калерии. А Геня раскладывала с Калерией пасьянсы, и по вечерам они дружно раздували самовар на еловых шишечках.

Училась я средне. Очень любила литературу и еще больше – искусство. В нашей квартире, заставленной антикварной мебелью, было множество альбомов по искусству. С детских лет я любила эти альбомы рассматривать, держа их на коленях или кладя на столик. Причудливые фантазии Босха, завитушки Буше и сумрачно-зловещие офорты Гойи – все это будоражило мое воображение и фантазию. Кем мне быть, я не сомневалась – только искусствоведом! Геня поддержала меня. Искусство, сказала она, это занятие аристократов, пусть девочка стремится к высокому. Это очень хорошо! Родни у нас не было, кроме отца в Шанхае и матери во Владимире, поэтому все наши проблемы мы решали сами, ни с кем не советуясь.

В ответ на высказывание, что эта профессия человека не прокормит, как говорили некоторые умники из нашего дома, Геня справедливо отвечала – не ваше дело. Это наши проблемы. Низкий голос Гени умело разрешал все конфликты, желающих спорить с ней практически не находилось.

Я поступила в МГУ, на отделение искусствоведения исторического факультета, закончила его и устроилась работать в Музей изобразительных искусств на Волхонке, в отдел западноевропейской живописи. Как и хотела.

Прошло два года, и я поняла, что мне чего-то стало не хватать. Моя жизнь превратилась в череду скучных событий. В музее работали в основном люди пенсионного и предпенсионного возраста. Разговоры их вертелись вокруг чьих-то детей и внуков, и я казалась самой себе молодой салагой, случайно попавшей в их косяк. Работа тоже была скучной – я занималась составлением каталогов имевшихся в музее картин, то есть повторяла работу своих предшественников. Мне стало казаться, что так все и будет тянуться до самой моей смерти и в моей жизни ничего не произойдет. С личной жизнью все тоже было по нулям. Никого, даже самого завалященького кавалера, на моем горизонте не обнаруживалось.

Геня призадумалась. Похоже, в своем стремлении воспитать из меня настоящую молодую леди она перегнула палку. Желающих составить компанию этой самой леди что-то не наблюдалось.

И тут подвернулся его величество случай. Как-то раз к нам в музей заглянул по своим делам молодой искусствовед, директор арт-агентства «Верея», и разговорился со мной. Потом он, немного смутившись, попросил у меня визитку. Чего у меня отродясь не было, и я просто дала ему номер своего телефона. Он обещал позвонить.

Я не придала особого значения его словам, но мой новый знакомый, которого звали Вересов Павел Андреевич, свое обещание сдержал – позвонил.

И не просто позвонил, а пригласил меня в кафе.

В нашем доме это вызвало небольшой переполох.

– Я не пойду – заявила я. – Мне даже и не в чем. У меня все такое старомодное!

– Иди в чем есть, он заинтересовался тобой, а не твоей одеждой, – возражала Геня. – Ты можешь упустить свой шанс.

– Ну и пусть! – возражала я. – Это лучше, чем выглядеть полным чучелом.

– О чем ты говоришь! Ерунда какая-то.

Наверное, я подспудно боялась этого свидания и потому не хотела на него идти. Но Геня буквально вытолкнула меня на улицу, приговаривая:

– Иди! Все будет хорошо.

Вересов повел меня в японский ресторан, объясняя, что это сейчас «ужасно модно». Я слушала его, открыв рот. Он мне сразу показался человеком умным, начитанным и с прекрасным чувством юмора. И очень симпатичным. Хотя, при внимательном рассмотрении, привередливой женщине он мог и не понравиться. Рыжий, волосы часто всклокочены и стоят дыбом, но не потому, что он не дружит с расческой, просто Пашины буйные вихри очень трудно укротить даже при помощи геля, не говоря уж о простой расческе. На носу – россыпь веснушек, очки все время сползают на нос, и он часто их поправляет. Фигура неспортивная. Видно, что человек не торчит в свободное время в фитнес-клубе или тренажерном зале. Но при этом у него – по-мальчишески искренняя улыбка, энциклопедические знания, умение красиво ухаживать и быть галантным. При желании.