Франклин Рузвельт
Шрифт:
Английская часть миссии оказалась неудачной. По всей видимости, опытные британские чиновники быстро поняли, что имеют дело со второстепенной, к тому же малокомпетентной в военно-дипломатических вопросах фигурой. Американский же этап миссии имел двойственный результат. С одной стороны, обсуждение вопросов военно-экономической помощи СССР было вынесено на самый высокий уровень — Голиков был принят Рузвельтом. С другой — обнаружились те же тенденции, что и в Англии, включая, по мнению Голикова, нежелание американских чиновников действовать быстро. Генерал совершенно не понял, с кем имеет дело. Г. Гопкинса, горячо ратовавшего за оказание помощи СССР, он обозвал в своих записях «распоясавшимся фарисеем, предельно зазнавшимся прихвостнем большого человека (Рузвельта. — Г.Ч.), возомнившим себя не глупее и не меньше своего патрона» {535} .
В конце августа генерал попросил отозвать его в Москву за ненадобностью пребывания на территории Соединенных Штатов, что и было сделано в начале сентября. К тому времени всё же удалось договориться об отправке в СССР некоторых видов вооружения, о проведении в Москве совещания по вопросу о поставках с участием представителей США и Великобритании. И главное — приезд советской военной миссии послужил для Рузвельта новым стимулом к включению СССР в число стран, получавших помощь по ленд-лизу. На заседании военного кабинета министров он напомнил, что на территории Советского Союза война идет уже шесть недель, но пока туда не отправлены никакие товары. Президент попросил управление по чрезвычайным ситуациям ускорить работу: «Действуйте, как колючка, которая заставляет двигаться» {536} .
И всё же прежде чем перейти к решению вопросов о конкретных формах и размерах помощи и об ответных обязательствах СССР, Рузвельту было необходимо, чтобы кто-то посмотрел на ситуацию на месте, причем посмотрел так, как это сделал бы он сам. По его мнению, на это был способен только Гарри Гопкинс. 11 июля Рузвельт несколько часов провел в беседе со своим первым помощником, а на следующий день стало известно, что тот летит в Лондон (о Москве пока не сообщалось). Уже находясь в Лондоне, Гопкинс получил сообщение, что правительство СССР готово его принять.
Тяжелобольной человек, которому врачи вновь и вновь предрекали всего несколько месяцев жизни, Гопкинс отправился в новое нелегкое путешествие. Он вез личное письмо Рузвельта Сталину: «Мистер Гопкинс находится в Москве по моей просьбе для бесед с Вами лично и с теми из официальных лиц, которых Вы назначите для решения жизненно важного вопроса о том, как мы можем наиболее целесообразным и эффективным образом предоставить Вашей стране помощь Соединенных Штатов» {537} . Совершив двадцатичасовой полет в Архангельск на борту английского разведывательного самолета, отнюдь не отличавшегося комфортом, а затем пробыв еще четыре часа в воздухе на пути в Москву, личный представитель президента США приступил к анализу ситуации в СССР.
Сталин, со свойственной ему способностью производить самое благоприятное впечатление на собеседника, встретившись с американским посланцем 30 и 31 июля, буквально очаровал его. Вдумчивый американец проявил наивность, отбросив в сторону как лишний умственный и нравственный груз всё то, с чем была связана оценка Сталина в западном мире в недавние годы — кровавую коллективизацию, террор 1936—1938 годов, участие в разделе Восточной Европы. Советский лидер показался Гопкинсу человеком умным, вежливым и склонным к откровенному разговору: «Он ни разу не повторился. Он говорит так, как стреляют его войска, — прямо и тяжело» {538} . На основании впечатлений от бесед с советским руководством, разговоров с военными, а также краткой поездки на фронт у представителя президента сложилось убеждение, что ни Москва, ни Ленинград не будут сданы немцам, хотя он и сознавал, что это будет стоить СССР огромных людских и материальных потерь {539} . Естественно, все соображения Гопкинса были переданы Рузвельту, который ему полностью доверял, и сыграли немалую роль в изменении его отношения к Сталину.
Миссия Гопкинса играла значительную роль в принятии Рузвельтом решения об оказании поддержки СССР, распространении на него помощи по ленд-лизу. Но вначале, чтобы склонить на свою сторону общественное мнение, попытаться вовлечь в кампанию помощи население США, президент предпринял показной маневр — выступил с инициативой сбора металлолома и прежде всего алюминия для изготовления партии самолетов, которую он намерен отправить на Восточный фронт.
Можно, конечно, считать выкладывание на лужайках Гайд-Парка алюминиевых сковородок, кофейников и прочей хозяйственной дребедени, из которой семья Рузвельт собиралась строить самолеты, примитивной рекламной кампанией.
Да и в целом проведенный по всей стране сбор алюминия мог, наверное, удовлетворить микроскопическую часть потребности в нем. Никто не подсчитывал, хватило бы этих кастрюль и чайников для постройки хотя бы одного самолета. Важно было другое — американские обыватели начинали видеть в СССР союзника по борьбе.
Двадцатого июля Рузвельт принял в Белом доме Константина Александровича Уманского, работавшего в советском полпредстве в США с 1936 года, в 1939-м ставшего его руководителем, а в мае 1941-го, в связи с реорганизацией всех дипломатических служб СССР по западному образцу, чрезвычайным и полномочным послом. Президент высказал надежду, что советский фронт устоит: «Если русские смогут сдержать немцев до 1 октября 1941 года, это будет большой вклад в разгром Германии, ибо после этого никакие эффективные военные действия немцы в России проводить не смогут, и в дальнейшем этот фронт сможет сковать множество германских войск и техники, а это обеспечит конечную победу над Гитлером» {540} . При всей сдержанности и неопределенности этого высказывания оно свидетельствовало о готовности оказать помощь. В октябре 1941 года закон о ленд-лизе был распространен на СССР.
Но наиболее важным президент и его окружение считали укрепление союзнических отношений с Великобританией.
В августе 1941 года Рузвельт предпринял путешествие к берегам острова Ньюфаундленд. Оно было окружено такой тайной, что даже доверенная секретарша Рузвельта Грейс Тулли, посвященная во все правительственные секреты, не имела представления о том, куда и зачем он направляется. Лишь в последний момент о вояже уведомили военачальников. Рузвельт пожелал, чтобы его сопровождали сыновья Эллиот и Франклин-младший, которых отозвали из их частей якобы по вызову адмирала Кинга и других высших чинов, и они недоумевали, какая выволочка или, в лучшем случае, поручение их ожидает.
Эллиот вспоминал: «Я мог только предположить, что какое-то высокое начальство желает посовещаться относительно баз, съемкой которых я занимался… По радио мы получили указание, к какому причалу пришвартоваться и сколько времени ждать, пока за нами пришлют катер. Тем временем мы строили догадки насчет того, по какому случаю эта флотилия крейсеров и эсминцев стоит здесь на якоре» {541} .
Несколькими днями ранее, 3 августа, яхта «Потомак» под президентским флагом покинула порт Нью-Лондон в штате Коннектикут. Создавалось впечатление, что речь идет о кратком отдыхе. Действительно, президент и его спутники (в их числе были норвежская принцесса Марта и шведский принц Карл) развлекались, ловили рыбу. Одна из телеграмм, переданных на берег, информировала, что президент недоволен уловом: рыба несъедобна, в ней много червей. Журналисты интересовались, какие места посетит президентская яхта, но получали неопределенные ответы, что, поскольку речь идет об отдыхе, планы меняются ежедневно {542} .
Рузвельт вроде бы сам стоял у руля, когда через два дня яхта проплывала по каналу на мысе Код на северо-востоке США, где, как считало его окружение, его могли наблюдать отдыхавшие в окрестностях богатые американцы.
Но на самом деле они видели не президента, а его восковую фигуру. Сам Рузвельт накануне вечером был тайно перемещен на тяжелый крейсер «Огаста», который направился на север, к берегу Ньюфаундленда. Здесь в бухте Ардженшия 9 августа попеременно на «Огасте» и британском линкоре «Принц Уэльский» происходила его первая встреча с Черчиллем в качестве высших государственных деятелей двух стран, одна из которых уже вела войну против нацистского агрессора, а вторая готовилась к вступлению в нее. Рузвельт хорошо помнил свое давнее посещение сэра Уинстона в бытность того первым лордом Адмиралтейства — военно-морским министром. Тогда американский заместитель министра не был для него значительной фигурой; теперь же, на встрече, получившей кодовое наименование «Ривьера», они общались не просто на равных, а с явным преимуществом американца.