Франсуа Антон Месмер

Белоусов Роман Сергеевич

Сегодня мы знаем, что Месмер воздействовал на больных прежде вlbего как психотерапевт. Месмеровский метод (в чем сам он до конца не отдавал себе отчета) состоял в том, чтобы посредством ряда телесных воздействий (пассов) вызвать «исцеляющий криз», который нес с собой облегчение для больного, а иногда и исчезновение симптома, то есть излечение. Некоторые больные при этом впадали в летаргию, сохраняя, однако, способность говорить, ходить и т. п.

Обнаружил это состояние ученик Месмера маркиз Пюисегюр, продолживший изыскания в магии предсказаний. Про него говорили, что он «открыл миру чудо ясновидения» и доказал восприимчивость человеческой психики к тому, что позже назовут гипнозом. Сосредоточив свои исследования на этом феномене, он обнаружил, что,

когда пациент находится в состоянии, которое он назвал магнетическим сомнамбулизмом, можно воздействовать на симптомы словом. Правда, природу сомнамбулизма он объяснял, исходя из теории «животного магнетизма», тем, что состояние это вызывалось якобы циркуляцией флюида между врачом и пациентом. Когда пациент подвергается воздействию магнетизма, с ним происходит ряд явлений, указывающих, что он находится в каком-то особом состоянии. В этот момент он подпадает под особенно сильное подчинение воле магнетизера.

Пюисегюр в 1784 году сообщил Месмеру о своем открытии провоцированного сомнамбулизма и возможности входить в словесный контакт с субъектом. Однако Месмер не придал значения этому сообщению.

О существовании подобных явлений он знал, но не задерживал на них своего внимания, не желая выходить за рамки физиологии. Вот почему Месмера можно считать родоначальником физиологического течения в объяснении гипноза. Психология была для него продуктом воображения и, как таковая, представлялась трудной для изучения.

Иначе говоря, Месмер смутно предугадывал действие внушения. К этому времени он перестал пользоваться магнитом и писал, что «животный магнетизм» «существенно отличается от магнита». Все дело в магнетическом флюиде, твердил он.

Как же Месмер ошибался! Но лишь полвека спустя английский врач Брэд совершит настоящую революцию, поставив под сомнение теорию «животного магнетизма». Он отказался при погружении в летаргический сон (Брэд назвал его гипнозом) от магнетических пассов, которые считались необходимыми для передачи флюида. Брэд сначала заменил их зрительной фиксацией блестящего предмета, а позднее добавил к этому словесное внушение. Это означало, что флюид не существует и термин «гипноз» вытеснил термин «животный магнетизм». Впрочем, произошло это далеко не сразу. Оба термина одно время сосуществовали, между ними шла борьба и каждый имел своих сторонников.

Убежденным антифлюидистом был знаменитый аббат Фариа, он широко использовал словесное внушение для усыпления пациентов. В те годы Фариа был в Париже популярнейшей личностью. И не столько из-за своего происхождения. Он родился в Гоа, португальской колонии в Индии, и по отцовской линии происходил от богатого индийского брамина Анту Синая, который в конце XVI века перешел в христианство. Полное его имя было Хосе Кустодио Фариа. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, отец отправился с ним в Лиссабон. С этого момента начались приключения Хосе. В 1780 году он закончил курс теологии в Ватикане. Был проповедником в королевской церкви в Лиссабоне. Но в 1788 году неожиданно бежал из португальской столицы и оказался в Париже. Вынудило его к бегству участие в заговоре, возникшем в Гоа и раскрытом колониальными властями.

Во Франции Фариа участвовал в революционных событиях, стал членом Медицинского общества, был профессором Марсельской академии. Здесь был арестован наполеоновской полицией и заключен в замок Иф. После падения Наполеона оказался на свободе и вернулся в Париж. На улице Клиши в доме номер 49 открыл зал магнетизма. Надо было заплатить всего пять франков, чтобы стать свидетелем или участником поразительных по тем временам опытов аббата Фариа. Какие же чудеса совершались в доме на улице Клиши?

Еще до того, как Фариа впервые приехал в Париж, он познакомился с маркизом Пюисегю-ром — учеником «излечителя» Месмера, с упорством фанатика проповедующего свое учение о «животном магнетизме». От маркиза узнал, что тот, следуя наставлениям Месмера, научился улавливать некие сверхъестественные токи, от которых якобы зависят все явления, носящие название магнетических. В итоге он открыл особое состояние, названное им искусственным сомнамбулизмом. Пюисегюр и посвятил Фариа в практику магнетизма. С тех пор аббат, вспомнив о своих предках браминах, широко использовавших гипноз, стал последователем ученого маркиза.

В доме на улице Клиши отбоя не было от посетителей, в основном женского пола. Одних приводила сюда надежда на исцеление от недуга, других — возможность себя показать и мир посмотреть, третьих — просто любопытство. Странная личность аббата, высокий рост и бронзовая кожа, репутация чудодея и врачевателя немало способствовали успеху его предприятия.

Очень скоро опыты убедили его в том, что нет ничего сверхъестественного в так называемом сомнамбулизме. Он не прибегал к «магнетическим» пассам, не использовал ни прикосновения, ни взгляды. Словно маг из восточной сказки, аббат вызывал «магнетические явления» простым словом «Спите!». Произносил он его повелительным тоном, предлагая пациенту закрыть глаза и сосредоточиться на сне.

Свой опыты он сопровождал разъяснениями. «Не в магнетизме тайна магнетического состояния, а в магнетизируемом — в его воображении, — наставлял он. — Верь и надейся, если хочешь подвергнуться внушению». Это было за четверть века до английского врача Джемса Брэда, раскрывшего тайну гипнотических состояний. Тайна эта — внушение. Никаких особых сил, будь то «животный магнетизм» или сомнамбулический сон, не существует.

Тем не менее церковники с яростью и хулой обрушились на аббата. И хотя был человеком верующим, он не колеблясь встретил эти нападки теологов, утверждавших, что магнетизм — результат действия флюидов адского происхождения.

И снова, как и в случае с Месмером, ретрограды ученые и схоласты церковники победили. Их проклятия и наветы заставили клиентов забыть дорогу в дом на улице Клиши. Маг и волшебник аббат Фариа был всеми покинут. Без пенсии, сраженный превратностями судьбы, покинутый теми, кто еще недавно ему поклонялся и славословил, он оказался в нищете.

Чтобы не умереть с голоду, пришлось принять скромный приход. Тогда-то он и написал книгу, посвятив ее памяти своего учителя Пюисегюра. Н азывалась она «О причине ясного сна, или Исследование природы человека, написанное аббатом Фариа, брамином, доктором теологии». Умер он в 1819 году. Имя его, как и имя Месмера, осталось в списках тех, кто проложил пути психотерапии, стал предтечей открытий в медицине XIX и XX веков, таких имен, как доктор Шарко и других, а вслед за ним и великого Зигмунда Фрейда с его учением о психоанализе.

Ревнители нравственности

Увлечение магнетическими сеансами Месмера стало повальным. Словно эпидемия охватила многих и продолжала распространяться. Кроме больных к Месмеру на его сеансы стремились попасть и просто любопытные. Провести два-три часа в доме чудо-доктора возле его магнетического волшебного чана было не только интересно — это стало модным времяпрепровождением. Для одних это было чем-то вроде посещения выступлений популярного проповедника, для других — присутствием на представлении знаменитого фокусника. Вот именно фокусника! — возрадовались противники Месмера. Более того, кричали они на всех перекрестках, что это шарлатанство, а сам Месмер обыкновенный знахарь.

Особенно усердствовали Общество врачей и академия. И если культурные круги Парижа, включая и часть аристократов, были за «божественного немца», как они называли Месмера, то Медицинский факультет яростно нападал на него.

Похоже, повторялась история, случившаяся с ним в Вене. Каждый шаг вперед в изучении любого таинственного явления в области медицины вызывал бурную реакцию протеста. Характеризуя нравы, царившие в медицинской среде, современник писал: «Медицинский факультет в наше время все еще преисполнен ошибок и предрассудков самых диких, варварских веков. В то время как естествознание, действуя помимо медицины, достигло такого прогресса, последняя, по-видимому, прекрасно себя чувствует в сплошных потемках старых формул и боится света…»