Шрифт:
Глава 1 — начало данжа
Голова…
Как же… болит… голова…
Где… я?
Кто я?
Что это за… эм, миникарта?
Да. Точно. Я помню… нет, не помню, я вообще ничего не помню, но я ЗНАЮ! Знаю, что эта вот штука в углу называется миникартой, и понимаю, для чего оно такое нужно. А еще, я осознаю, что такого не бывает… не должно быть у психически здорового… человека (озадаченно) [1] . Такое только в играх
1
В скобках я указываю эмоцию, выражение или действие, что сопровождает реплику.
— Эльфов.
Ну пусть будет эльфов. У нас эльфов такого в реальности не бывает. Почему ж тогда я это вижу? Проклятие! Неужто я свихнулся? А что я еще вижу?
Так, лежа на ворохе сена или даже соломы, я очень тряско еду на скрипучей телеге по разбитой проселочной дороге. Я раненный. Рядом со мной лежит…
— Еще один командир.
Да, и он с перевязанной грудью и… Стоп! Почему командир?
— Так у него ж командирские бриджи и сапоги яловые. Хоть он и до пояса раздет, чтобы было возможно перевязать, но явно же что не простой красноармеец. Хм. А бинты похоже не свежие. Да уж.
А почему тогда еще один?
— Так и у меня вон, из-под комбеза бронеходчиков не простые сапожки торчат. Мало того что командирские, так еще и определенно дорогие, под заказ шитые. Простой командир такое не сможет себе позволить, а для генерала я молод. Боярич, похоже.
Если я не помню кто есть таков, то как же ты понимаешь всё это?
— Да чего пристал? Сам же сказал: не помню. Вот и я так же, но смотрю на что-нибудь и вдруг понимаю, что знаю об этом.
А чего ты со мной как с кем-то другим разговариваешь? Свихнулся? По голове сильно прилетело? Шиза?
— Слушай, Костя, не выноси мне мозги, и так без твоих этих…
Костя? Точно! Я Костя! Костя… эм, не помню как дальше. А ты? Кто ТЫ тогда? Чего молчишь? Ау! Мда-а-а. Совсем я похоже… раненный. Эх. Куда ж это нас… меня угораздило попасть? Да еще и голова жутко болит от тряски. Ладно, продолжим изучать обстановку.
Тряслись мы не только вдвоем, в смысле с командиром, но еще и с…
— Политрук.
О, появился? Ау! Ну молчи-молчи. В общем, судя по его нарукавной красной звезде на предплечье, больше похожей на пятилепестковый цветок, еще и политрук с забинтованной ногой сидел чуть впереди телеги и держал на коленях голову бредящего(пауза)…
— Да простой красноармеец он. Чего пристал?
Ага, политрук держал на коленях голову мечущегося в бреду солдатика. Возница всего этого хозяйства с изможденным видом топал рядом по пыльной дороге, а на встречу нашему санитарному транспорту, что по-видимому направлялся в тыл, растянувшись, и как видно пребывая в весьма плачевном состоянии, шагала колонна… ко-оло-онна…
— Стрелковая рота это. Всё что осталось. Видно же.
Ага, видно. Прям июнь 41го. Стоп! Какой еще июнь?
— 41-го, сам же сказал.
А что было в том июне-то? Ну, 41го.
— Да мне почем знать? Это ж твои воспоминания, в смысле знания.
Так чего тогда лезешь? Я и сам помню что сказал.
— Очнулись, товарищ подпоручик?
Ой же ж дичь. Одному мне это режет ухо?
— Да нормально вроде, чего ты?
— Вы слышите меня? — повторил свой вопрос политрук, когда увидел как я в попытке осмотреться с трудом приподнял голову.
— Да, — не ответил, а прокаркал я едва слышным хрипом.
— Сестричка, водички бы. Тут бронеходчик очнулся, — проявил заботу скривившийся от боли при неловком движении политработник.
— Бегу, — услышал я звон хрустальных колокольчиков и вся боль моментально отступила, а шея умудрилась совершить оборот едва ли не на 180, чтобы узреть чудо. Спешащее с флягой рыжее чудо в ореоле развевающихся блестящих завитушек из-под пилотки, которые обрамляли замурзанное личико неземной, как мне показалось в тот момент, красоты, острые же ушки этого невероятного создания, придавали всей этой дивной картине некий сюрреализм.
Ну правда, очаровательная эльфийка с очень яркими светло-серыми глазами, в этой своей пилотке с такой же «цветочной» и по полевому выкрашенной в зеленое звездочкой, в чуть великоватых, уже изрядно запыленных, но еще не выгоревших на солнце, защитного цвета гимнастерке с бриджами, и с огромной, относительно ее размеров, санитарной сумкой через плечо, спешит по разбитому проселку в своих здоровенных кирзачах.
— Чего ты? На! Держи говорю! — грозно выдал мне этот ангел, протягивая воду, а когда я лишь глупо улыбнулся в ответ, продолжила меня строить. — Ты чего? Сил нет? Давай я помогу, открывай рот. Вот так. Не спеши. Глотай по чуть-чуть. Молодец. Напился?
В ответ я всё с тем же по-идиотски счастливым выражением лица кивнул ей.
— Чего смотришь? — сердито выдала эта грозная кнопка, но увидев что я не прекратил пялиться, осмотрела свою одежду в попытке понять: где ж у нее так порвалось и откуда торчит хоть что-то настолько сокровенное, что достойно столь пристального внимания. Однако ничего так и не найдя, как-то затравленно выдала. — Чего?
— Красивая, — чуть слышно выдал я очевидное.
— Ты чего это? А? Совсем что ли, Шереметьев? Ты ж меня в жены не взял… — а дальше видимо должно было последовать что-то ругательное, но воспитанная девочка лишь поморщилась.
— Дурак, — с индифферентной интонацией и не изменив выражения лица продолжил я сыпать фактами.
— Ты чего, Саня? Тебя сильно ранило? — осознав что всё плохо, едва сдерживая слезы попыталась удержать себя в руках топающая рядом с телегой…
— Младший санинструктор она. И я правда ее не помню. Хм, значит Саня? Точно! Я Саниэль Шереметьев.
Вот ты… привереда, Саня. Ладно, исправим.
— Я не помню ничего, милая, — чуть более понятным, после питья, голосом попытался успокоить девочку.
— Совсем?
— Ага.
— Совсем-совсем ничего не помнишь?
— Угу.
— Толстая?
— Да нет, — осмотрев малышку озвучил я очередной факт.
— Да нет же. Я — ТолстАя. Сониэль Толстая! Не помнишь? — как-то отчаянно закончила она фразу не столько вопросом сколько утверждением.
— Нет, Сонечка. Ничего не помню. И спасибо, что назвала мне мое имя.