Франт. Дилогия
Шрифт:
Пистоль отброшен, артефакт подхвачен.
Не знаю чё оно такое, но раз отсипевшийся хотел из этого в меня пульнуть, значит штука стоящая. Только вот как, где тут жать?
С виду, данный предмет представлял из себя довольно крупный кристалл словно бы горного хрусталя, ну или кварца, если хотите. Слегка желтоватый и мутноватый, но всё же очень похож. Помещен он был в кажется серебряное ложе сложной конструкции с явно приспособленным для удержания аналогом так себе рукояти. Но для одной руки тяжеловат. Вот только никаких подвижных механических элементов не имелось. Ни «взвода» и «спуска».
Но нет времени на освоение конструкции и постижение принципов действия, поэтому ору со зверской рожей:
— Упали на землю, ска! Мордой в траву, на! Кто шелохнется, того буду резать по частям и развешивать по веткам, тля! — надо же, хм, как придумаю чё-нить? Тоже мне тут, потрошитель нашелся, блин.
Но подпустившие в портки «орлики», резво попадали наземь, а в следующий миг лишились жизни.
Да, я их тупо заколол. Лежачих и безоружных. В спину. Согласен, уродский поступок.
Но тогдашнее мое состояние продиктовало мне данный ход, как наиболее оптимальный, а молодое и закаленное тело помогло всё проделать быстро и без эксцессов.
Я хоть и не кисейная барышня и лишать жизней мне приходилось неоднократно, ну еще бы, НУРСами-то да по колонне, но вот так вот походя, даже не поморщившись и пожалуй без особой на то нужды, а лишь для гарантии — никогда. Да, я просто перестраховался, ввиду их численного превосходства, моей неопытности с холодняком, поэтому пока ошеломленные душегубы не успели осмыслить всё происходящее и решиться на действия, мой холодный и рациональный в тот момент рассудок избрал именно такое решение. И данная тенденция меня не радует, мягко говоря.
Сначала Шрам, который хоть и урод, недостойный жить, раз за обидные слова готов зарезать человека, но всё же был спровоцирован мною буквально на пустом месте и без особой на то необходимости. Что стоило упертому Косте Салину отступить? Нет же, опять я полез на рожон. Теперь вот и эти, уже сдавшиеся бандосы, не менее чем Шрам задержавшиеся на этом свете, но всё же гадко заколотые неприемлющим этого и иначе воспитанным мною.
Из-за Системы, бодро оценивающей каждую смерть «помеченных» вдохновляющим «пилиньканьем» и очками опыта, и по-видимому из-за ее воздействия на меня, становиться бесчувственным уродом и ненормальным, который ничего не ощущает забирая чужую жизнь — мне не по душе.
Хотя, насчет ничего не почувствовал — не совсем верно. Когда я бил Когтем «новичка», который Корж, то словно лед сковал мне руку, а от сердца будто бы отняли кусок, в животе же, всё застыло. Мерзкое ощущение, и судя по всему, это то, что как раз и питает клинок с жилой в момент пронзания им защиты. Я словно чем-то расплатился за преодоление магического щита и это было мне не по нраву.
Однако эти ощущения совсем не то, о чем я говорил ранее. Это всего лишь физический дискомфорт, а не моральные терзания, отсутствие которых лишает нас человечности.
Но довольно самокопаний и рассуждений. Нужно захватить и поспрашивать последнего, что затих где-то на том дереве, судя по отметке на миникарте.
Повернувшись к нему лицом, ну точнее к отметке, я неспешной походкой направился в ту сторону, а когда был уж в нескольких шагах направил туда, трофейный артефакт, и сказал:
— Быстро сюда, тихоня, иначе будешь умирать долго и больно. А если ответишь на вопросы — отпущу. Повторять не буду.
ГЛАВА 4
Роскошный кабинет одного из вельмож.
Высокая, статная, красивая женщина с темно синими волосами, непринужденно держа идеальную осанку, монументально восседала за огромным полированным столом из драгоценных пород темно-красного дерева в своем рабочем кабинете, стены которого были обшиты панелями из не менее дорогой древесины. Ее невероятной глубины и изумительной выразительности глаза, насыщенно синего цвета, с некоторой озабоченностью и даже строгостью, что выражалось положением идеальной формы бровей и небольшой складочкой между ними, взирали на лист дорогой ароматной бумаги, который еще недавно был сложен и запечатан в плотный конверт фельдъегерской службы, а сейчас тщательно изучен и в данный момент осмысляем.
Наконец, изящно поправив неосознанным и очень органичным жестом, выбившийся из строгой прически, локон блестящих волос, женщина протянула руку к колокольчику и позвонила. Спустя некоторое время в помещение вошла адъютант и вытянувшись перед главой безопасности Зеленого Дома, приготовилась выслушать указания ее сиятельства.
— Катин, срочно послать самый быстрый наш курьер в Предлесье и на доклад сюда тамошнего исправника, живо. Исполняй.
А когда дверь за стремительно удалившейся подтянутой красоткой закрылась, грозная хозяйка кабинета решительно встала, одернула полы строгого темно-зеленого мундира с минимумом золотого шитья и прочих немыслимо наверченных шнуров, и направилась в потайную дверку за тяжелой бархатной портьерой, что неприметно располагалась позади, в углу. Миновала со вкусом обставленный коридор, со стен которого на графиню Зеленовежскую взирали её славные предки, некоторые из которых, даже побывали главами Дома, но увы, вели Зеленичей к краху, и поэтому свою мать и бабку, ее сиятельству графине пришлось собственноручно «отставить» от княжения. Наконец, спустя несколько переходов и помещений, яркая, высокая красавица оказалась в оранжерее, где предстала перед полной своей противоположностью.
— Что у тебя, Любушка? — приторно сладко обратилась к ней аж до оскомы домашняя и милая невысокая, стройная женщина с невыразительного цвета едва розоватыми волосами, убранными сейчас под косынку, одарив при этом нежной улыбкой чуть не дрогнувшую собеседницу.
— Письмо от дочери получила. С Розин всё в порядке, — поспешила уточнить глава безопасности Дома.
— Что пишет Виолетушка? — продолжила тем же невероятно располагающим и успокаивающим тоном, эта некогда нереальной красоты женщина, что стала во главе Дома, когда ее лучшая подруга и самый верный соратник упокоила своих родителей, после того как те убили всех Зеленодальских, из которых остались лишь дочка-грудничок Розин и сама, ныне княгиня, Розалия Зеленодальская, с тех пор ставшая такой себе «неопасной» серой мышкой и до ломоты в костях милой «мамочкой».
— Синичи. Они начали! В игре за Пустоши они сделали свой первый ход.
— Надо же? Ты уверена, свет мой? — видимо потроллила ее светлость собеседницу всё таким же ласковым голосом с материнскими интонациями.
— Вчера они подослали ряженного. Якобы дикаря. Опасного. Скользкого. Он отыгрывал дурачка и спровоцировал местную шваль на конфликт. Мастерски, прямо скажем, видимо всё четко спланировал и изрядно подготовился. Один тамошний душегуб, после провокации этого вот с виду простака, взорвался словно накопитель Желтичей, ну и кинулся, — вызвав понимающую улыбку у княгини, синеволосая продолжила. — «Дикарь» же, разыграл все так, чтобы умертвить того... из пистолета. Того, что под защитой — из пистолета! Каково?