Фрегат "Паллада".
Шрифт:
Десерт состоял из апельсинов, варенья, бананов, гранат; еще были тут называемые по-английски кастард-эппльз (custard apples) плоды, похожие видом и на грушу, и на яблоко, с белым мясом, с черными семенами. И эти были неспелые. Хозяева просили нас взять по нескольку плодов с собой и подержать их дня три-четыре и тогда уже есть. Мы так и сделали.
Действительно, нет лучше плода: мягкий, нежный вкус, напоминающий сливочное мороженое и всю свежесть фрукта с тонким ароматом. Плод этот, когда поспеет, надо есть ложечкой. Если не ошибаюсь, по-испански он называется нона. Обед тянулся довольно долго, по-английски, и кончился тоже по-английски: хозяин сказал спич, в котором изъявил удовольствие, что второй раз уже угощает далеких и редких гостей, желал счастливого возвращения и звал вторично к себе.
Уже в сумерки простились мы с португальским
"Что же это? как можно?" – закричите вы на меня… "А что ж с ним делать? не послать же в самом деле в Россию". – "В стакан поставить да на стол". – "Знаю, знаю. На море это не совсем удобно". – "Так зачем и говорить хозяйке, что пошлете в Россию?" Что это за житье – никогда не солги!
Но пора кончить это письмо… Как? что?.. А что ж о Мадере: об управлении города, о местных властях, о числе жителей, о количестве выделываемого вина, о торговле: цифры, факты – где же всё? Вправе ли вы требовать этого от меня? Ведь вы просили писать вам о том, что я сам увижу, а не то, что написано в ведомостях, таблицах, календарях. Здесь всё, что я видел в течение 10-ти или 12-ти часов пребывания на Мадере. Жителей всех я не видел, властей тоже и даже не успел хорошенько посетить ни одного виноградника.
Когда мы сели в шлюпку, корабль наш был верстах в пяти; он весь день то подходил к берегу, то отходил от него. Теперь чуть видны были паруса.
Ветер дул северный и довольно свежий, но ровный. Было тепло; северный холод не доносился до берегов Мадеры. Я глядел всё назад, на остров: мне хотелось навсегда врезать его в память. Между тем темнота наступала быстро. Облака подвигались на высоту пика, потом вдруг обнажали его вершину, а там опять скрывали ее; казалось, надо было ожидать бури, но ничего не было: тучи только играли с горами. Я обернулся на Мадеру в последний раз: она вся закуталась, как в мантию, в облака, как будто занавес опустился на волшебную картину, и лежала далеко за нами темной массой; впереди довольно уже близко неслась на нас другая масса – наш корабль.
Я послал к вам коротенькое письмо с Мадеры, а это пошлю из первого порта, откуда только ходит почта в Европу; а откуда она не ходит теперь?
До свидания.
Атлантический океан. 23 января 1853.
III
ПЛАВАНИЕ В АТЛАНТИЧЕСКИХ ТРОПИКАХ
Норд-остовый пассат. – Острова Зеленого Мыса. – С.-Яго и Порто-Прайя.
– Северный тропик. – Тропическая зима. – Штилевая полоса. – Экватор. – Южный тропик и зюйд-остовый пассат. – Летучие рыбы и акулы. – Опять штили.
– Масленица.
– Образ жизни на фрегате. – Купанье. – Море и небо.
(ПИСЬМО К В. Г. БЕНЕДИКТОВУ)
В поэтическом и дружеском напутствовании1 вы указали мне, Владимир Григорьевич, обогнуть земной шар. Я не обогнул еще и четверти, а между тем мне захотелось уже побеседовать с вами на необъятной дали, среди волн, на рубеже Атлантического, Южнополярного и Индийского морей, когда вокруг всё спит, кроме вахтенного офицера, меня и океана. Мне хочется поверить, так ли далеко "слышен сердечный голос", как предсказали вы? К сожалению, это обстоятельство зависит более от исправности почт, нежели сердец наших.
Хотелось бы верно изобразить вам, где я, что вижу, но о многом говорят чересчур много, а сказать нечего; с другого, напротив, как ни бейся, не снимешь и бледной копии, разве вы дадите взаймы вашего воображения и красок. Я из Англии писал вам, что чудеса выдохлись, праздничные явления обращаются в будничные, да и сами мы уже развращены ранним и заочным знанием так называемых чудес мира, стыдимся этих чудес, торопливо стараемся разоблачить чудо от всякой поэзии, боясь, чтоб нас не заподозрили в вере в чудо или в младенческом влечении к нему: мы выросли и оттого предпочитаем скучать и быть скучными. Где искать поэзии? Одно анализировано, изучено и утратило прелесть тайны, другое прискучило, третье оказалось ребячеством.
Куда же делась поэзия и что делать поэту? Он как будто остался за штатом.
Надеть ли поэзию, как праздничный кафтан, на современную идею или по-прежнему скитаться с ней в родимых полях и лесах, смотреть на луну, нюхать розы, слушать соловьев или, наконец, идти с нею сюда, под эти жаркие небеса? Научите.
Для меня путешествие имеет еще пока не столько прелесть новизны, сколько прелесть воспоминаний. Проходя практически каждый географический урок, я переживаю угасшее, некогда страстное впечатление, какое рождалось с мыслью о далеких странах и морях, и будто переживаю детство и юность. Но подчас бывает досадно. Вот морская карта: она вся испещрена чертами, точками, стрелками и надписями. "В этой широте, – говорит одна надпись, – в таких-то градусах, ты встретишь такие ветры", и притом показаны месяц и число. "Там около этого времени попадешь в ураган", – сказано далее, сказано тоже, как и выйти из него: "А там иди по такой-то параллели, попадешь в муссон, который донесет тебя до Китая, до Японии". Далее еще лучше: "В таком-то градусе увидишь в первый раз акул, а там летучую рыбу" – и точно увидишь. "В 380 ю‹жной› ш‹ироты› и 750 в‹осточной› д‹олготы› сидят, – сказано, – птицы". – "Ну, – думаю, – уж это вздор: не сидят же они там" – и стал следить по карте. Я просил других дать себе знать, когда придем в эти градусы. Утром однажды говорят мне, что пришли: я взял трубу и различил на значительном пространстве черные точки. Подходим ближе: стая морских птиц колыхается на волнах. Наконец, написано, что в атлантических тропиках термометр не показывает более 230 по Реомюру в тени. И точно не показывает.
Одно только не вошло в Реперовы таблицы, не покорилось никаким выкладкам и цифрам, одного только не смог никто записать на карте…
Но дайте договориться до этих чудес по порядку, как я доехал до них.
Я писал вам, как я был очарован островом (и вином тоже) Мадеры. Потом, когда она скрылась у нас из вида, я немного разочаровался. Что это за путешествие на Мадеру? От Испании рукой подать, всего каких-нибудь миль триста! Это госпиталь Европы.
Но вот стали выходить из тридцатых градусов: всё теплее и теплее. "Пар костей не ломит", – выдумали поговорку у нас; но эта поговорка заключает отрицательную похвалу теплу от печки, которая, кроме тепла, ничего и не дает организму. А солнечное, и притом здешнее, тепло! Боже мой! что оно делает с человеком? как облегчит от всякой нравственной и физической тягости! точно снимет ношу с плеч и с головы, даст свободу дыханию, чувству, мысли… И так целые многие дни и ночи! Долго мы не выйдем из магического круга этого голубого, вечно сияющего лета. Подумайте, года два всё будет лето: сколько в этой перспективе уместится тех коротких мгновений, которые мы, за исключением холода, дождей и туманов, насчитаем в нашем северном миньятюрном лете! "Дед, где мы теперь?" – спросил я однажды.
"Я уж вам три раза сегодня говорил; не стану повторять", – ворчит он; потом, по обыкновению, скажет. "Пойдемте, – говорит, – таща меня за рукав на ют, – вон это что? глядите!.." – "Облако". – "Как не облако! посмотрите хорошенько: ну, что?" – "Туча". – "Эх вы, туча! Какая туча? остров Пальма".
– "Что вы! Канарские острова!" – "Как же вы не видите?" – "Что ж делать, если здесь облака похожи на берега, а берега на облака. Где же Тенериф?" – спрашиваю я, пронзая взглядом золотой туман и видя только бледно-синий очерк "облака", как казалось мне. "Не увидим, – говорит дед, – мы у него на параллели, только далеко". – "Зайдем в Санта-Круц?" – "Опять зайти: часто будет! Этак никогда не доберемся до Японии". – "А под каким градусом лежит Пальма?" – "Подите посмотрите сами на карте". Я не пошел, зная, что он скажет. И в самом деле сказал. "Под 270. Ведь с вами же вчера целый час толковали". – "Забыл". – "Как же я-то не забываю?" – "На то вы дед. Да что это, пассат, что ли, дует?" – спросил я, а сам придержался за снасть, потому что время от времени покачивало. "Кто его знает? не разберешь! – ворчал дед. – Рано бы, кажется, а похож. Вот подождем денька два-три".