Френки и Майкл
Шрифт:
– Больно ты похож, – огрызнулась она.
– Я аристократ, – пояснил я, – а значит, профессиональный притворщик.
Я снял с себя пиджак, галстук, закатал рукава рубашки и растрепал волосы.
– Жди меня здесь, – распорядился я. – Можешь сосчитать до десяти; это тебя надолго займет.
Не обращая внимания на взбешенное шипение за своей спиной, я направился вверх по склону.
Пастух, чье лицо было украшено длинными седыми у самых кончиков усами, шел мне навстречу, погоняя стадо в десять-пятнадцать животных.
Я
Я постарался улыбнуться пастуху, но на всех животных моей улыбки не хватило; не уверен к тому же, что они смогли бы ее оценить.
Передо мной встал выбор – то ли испачкать в грязи вторую пару обуви за день, то ли позволить грязной скотине вытереть бока о мои брюки. Мог бы поклясться, что отчистить их уже не удастся.
Я выбрал первое, так как не мог сказать с уверенностью, что овцы не испачкают мои туфли чем-нибудь похуже, чем грязь, если я дам им шанс приблизиться ко мне.
– Не любите овец, сеньор? – с добродушной усмешкой осведомился пастух.
– Люблю, – возразил я. – Особенно с соусом из кайенского перца и оливками. Только, сдается мне, эти твари скорее похожи на раздобревших крыс.
Не знаю, как он бы отреагировал, ответь я ему на его языке.
Церковь оказалась маленькой, но высокой; мне пришло в голову, что из-за недостатка ровного места на склоне горы находчивый архитектор решил компенсировать одно измерение другим.
Входя под церковные своды, я всегда ощущаю благоговейный трепет и некое смирение; думаю, причина в том, что меня трижды пытались женить.
Я прошел между рядами деревянных лавок туда, где свечи освещали украшенный золотом алтарь.
Мой взгляд скользнул по темным сиденьям, над полировкой которых верующие истово трудились изо дня в день и в особенности по воскресеньям.
Самих людей не было видно; возможно, они вели настолько праведную жизнь, что еще не успели согрешить достаточное количество раз, чтобы прийти и покаяться.
Я хотел преклонить колени перед алтарем, но засомневался, смогу ли сделать это, ничего не напутав; поэтому я решил пропустить эту часть.
Внутреннее устройство церкви известно мне так же смутно, как принцип действия двигателя внутреннего сгорания. Это предоставило мне свободу; не зная, куда идти, я мог выбрать любую дверь.
Я прошел несколько лестниц, ведущих наверх, и приготовился к тому, что, выйдя на крышу, окажусь где-то на уровне луны.
Дверь позади меня распахнулась, и я чуть не упал. За моей спиной появился человек, которому если и было место в церкви, то только для иллюстрации выражения «погрязший в пороках».
Я надеялся, что это не сам священник.
– Чего надо? – спросил он.
Я поискал в его словах любезность, но позабыл взять с собой лупу, а без нее обнаружить ее было невозможно.
– Что ж, – сказал я, – имею честь видеть перед собой преподобного отца Морона?
Имя священника я узнал на окраине деревни у маленькой девочки, это обошлось мне в две шоколадки.
Мысль о том, что его могли принять за служителя церкви, привела громилу в замешательство.
– Чего надо? – повторил он.
– Надеюсь, это не единственные слова, которые вы знаете по-харрански, – ответил я. – Видите ли, дело в том, что священник из соседней деревни – падре Игнасио – вы ведь знаете падре Игнасио, верно? Милейший человек… С падре Игнасио случился несчастный случай, и…
Громила помотал головой, недоумевая, когда же я успел просочиться в комнату, на пороге которой он стоял.
– А! – жизнерадостно произнес я, потирая руки. – Вот и отец Морон. Добрый вечер, святой отец.
Комнатка была маленькой, и я бы даже отдал третью шоколадку за то, чтобы узнать, для каких целей служила она в церкви. Единственное, что пришло мне в голову, это то, что здесь довольно удобно уединяться с любовницей, не отходя далеко от рабочего места, но я не стал бы держаться за эту гипотезу.
Падре Морон сидел за столиком, сложив руки в молитвенном жесте; я подумал бы, что он молится, не будь его запястья связаны грубой веревкой.
А впрочем…
Второй громила стоял за спиной священника. Я сам бы себе не поверил, но физиономия у него оказалась еще более скотской, чем у первого.
Чтобы быть объективным – священник также красавцем не был.
Вот почему они здорово смотрелись все втроем.
– Что это за тип? – глухо осведомился второй громила.
Я просиял. Мои новые друзья делали большие успехи в разговорном харранском.
– Церковная крыса, – проговорил первый. – Пришел из соседнего прихода.
Я задумался, стоит ли обидеться на него за крысу или же расценить это как комплимент моему актерскому дарованию.
Второй прихожанин был скорее настроен раздавать оплеухи, чем комплименты. Рассмотрев поближе лицо священника, я понял, что тот уже получил свою порцию угощения.
– Я же сказал тебе никого не впускать, – проговорил он тоном, каким разговаривают разве что овощерезки. – Что он здесь делает?
Я приветствовал его ослепительной улыбкой.
– Падре Игнасио… – начал я.
– Говорит, что-то случилось с падре в соседнем приходе, – пояснил первый громила. Его боевой товарищ помотал головой.
– Ничего не понимаю, – сообщил он. Люди всегда реагируют на события подобным образом; им просто лень думать.
– Свяжи его и посади рядом, – наконец вымолвил второй молящийся. – Там решим, что с ним делать.
– Сидеть рядом с ним? – озадаченно спросил я. – Не раньше, чем твой приятель примет ванну.
Первый из громил начал осматриваться в поисках чего-нибудь, чем можно связать мне руки. Веревку, которую два прихожанина столь добрососедски предоставили священнику с целью облегчить ему процесс молитвы, они, по всей видимости, принесли с собой.