Фрейд
Шрифт:
— Наверняка у вас было сверхнормальное сексуальное развитие, — заметила она как-то в разговоре.
— Об этом, — ответил Фрейд, — вы ничего не узнаете. Возможно, не такое уж «сверх».
Когда принцесса позволила себе сравнить Фрейда с Эйнштейном и Луи Пастером, это, безусловно, польстило ему, но он отверг этот взгляд на себя как на академического ученого, предпочтя ему свой любимый образ конкистадора-авантюриста, прорывающегося в поисках славы и богатства в новые, неизведанные земли и покоряя их. Таким образом, и в 69 лет Фрейд оставался романтиком, искателем научных приключений и неутомимым сочинителем «научных сказок», которые тем не менее содержали в себе достаточную долю
Очень скоро Мари Бонапарт стала своим человеком в доме Фрейдов и имела возможность наблюдать за отношениями своего кумира с домочадцами. Поговорив с Мартой, принцесса была шокирована тем, что та, будучи супругой столь великого человека, не только никогда не чувствовала себя его соратницей, но и старалась как можно дальше держаться от его работы, казавшейся ей неприличной.
— Моя жена — самая обыкновенная мещанка! — констатировал Фрейд, когда принцесса пересказала ему этот разговор.
Но вскоре после этого он признался ей, что и сам является, по сути, мещанином и никогда не потерпел бы, если бы его дочери позволили себе ту сексуальную свободу, которую он сам проповедовал в ряде своих работ.
Это была чистая правда: конкистадор и мещанин на протяжении всей жизни мирно уживались в его душе, а если и ссорились, то крайне редко. Поэтому, возвращаясь к вопросу о сексуальной жизни Фрейда, можно сказать только одно: мы и в самом деле знаем о ней крайне мало, и все утверждения о том, что он якобы был любовником ряда своих пациенток и свояченицы Минны — не более чем никак не доказанные домыслы. Вероятнее всего, конкистадор в душе Фрейда и в самом деле мысленно завоевывал всех этих женщин, изменял с ними жене, причем заставляя их в этих мечтах выполнять свои самые изощренные сексуальные фантазии. Однако сидевший в нем мещанин останавливал его едва ли не на самом краю пропасти — и измена Марте так и оставалась только мысленной.
Именно поэтому все известные нам отношения Фрейда с женщинами носили характер интеллектуального романа — духовная близость в них не перерастала в физическую. Таким был «роман» с Лу Андреас-Саломе. Такими стали и взаимоотношения Фрейда с Мари Бонапарт.
Для истории существенно, что Мари Бонапарт стала не только пациенткой, но и ученицей Фрейда, одной из самых значительных фигур в истории психоанализа XX века.
В этом качестве она перевела на французский язык целый ряд трудов Фрейда, учредила в 1926 году Парижское психоаналитическое общество, а в 1927 году стала издавать первый во Франции психоаналитический журнал. Благодаря ее усилиям Париж в течение короткого времени превратился в один из центров психоаналитической мысли и остается таковым до сих пор. Да и сами работы Мари Бонапарт по психоанализу представляют собой отнюдь не только исторический интерес — и прежде всего, разумеется, ее книга об Эдгаре По.
Наконец, Мари Бонапарт считается основателем традиции «прерванного психоанализа», при котором пациент живет в другой стране, но регулярно приезжает к своему аналитику на несколько недель.
В сентябре 1925 года в Гамбурге состоялся 9-й Международный психоаналитический конгресс. Фрейд на него не прибыл, но вольно или невольно конгресс прошел под знаком конфликта между Фрейдом и Отто Ранком.
В том же году Фрейд вместе с Альбертом Эйнштейном и Мартином Бубером оказывается в списке учредителей Еврейского университета в Иерусалиме. В своей речи по поводу основания университета лорд Артур Бальфур сказал, что хотел бы отдать дань трем людям, которые, по его мнению, наибольшим образом повлияли на современную мысль, при этом все трое — евреи: Бергсон, Эйнштейн и Фрейд.
Вместе с тем Фрейд вежливо, но твердо
Но при этом мещанин был явно доволен пришедшей наконец мировой славой. В письме кузену Сэму, датированном концом 1925 года, Фрейд с гордостью отмечает, что его «считают знаменитостью», «евреи во всем мире похваляются моим именем, упоминая меня наряду с Эйнштейном. В конце концов, мне не на что жаловаться».
В самом деле, жаловаться он мог разве что на неумолимо подступающую старость.
Об образе жизни и облике Фрейда в период второй половины 1920-х и начала 1930-х годов известно много — по той простой причине, что многие из его пациентов этого периода впоследствии решили поделиться своими воспоминаниями о том, как они проходили психоанализ у самого отца-основателя этого метода, и о своем общении с Фрейдом за пределами его кабинета. Некоторые журналисты проникали на Бергтассе из чистого любопытства, прикидывались страдающими неврозами пациентами, чтобы затем, после нескольких сеансов психоанализа, написать очерк, в котором порой выставляли Фрейда в откровенно карикатурном свете. Это было тем более просто, что Фрейд уже был не тем, что год или два назад.
Блестящие операции доктора Пихлера привели к тому, что рак, кажется, отступил, хотя золотой протез и продолжал причинять ему крайние неудобства. И всё же Фрейд старел буквально на глазах, и никакие гормональные операции были не в состоянии остановить этот процесс. Это было заметно и по снижению его творческой активности, и по случавшимся всё чаще приступам стенокардии, и во всё больше проявлявшихся признаках старости. Его походка уже не была такой энергичной, он стал меньше уделять внимания своей внешности и одежде, хотя, конечно, благодаря постоянным усилиям Марты, Анны и Минны всегда выглядел весьма аккуратно.
В самом его поведении появилась свойственная старикам педантичность, повышенное внимание к незначительным мелочам вроде того, как лежат бумага и карандаши на его письменном столе, — короче, всё то, что он сам счел бы симптомами навязчивого невроза. Кроме того, по мнению некоторых, Фрейд в этот период стал излишне многословен.
Вместе с тем он по-прежнему оставался отцом своей «первобытной орды». Та же Мари Бонапарт была далеко не единственной яркой женщиной из входивших в ближайшее окружение Фрейда и боровшихся между собой за его внимание.
«Вне всякого сомнения, эта одаренная женщина, которую профессор называет „наша принцесса“, будит у меня живейший интерес и даже зависть… — писала в те дни о Мари Бонапарт другая известная пациентка Фрейда, поэтесса Хильда Дулитл. — Я не могу с ней соперничать, и сознательно у меня нет никакого желания делать это, но подсознательно мне очень хочется быть такой же значительной персоной и иметь те же возможности и ту же власть, чтобы оберегать профессора и делать ему добро».
Но Мари Бонапарт сама ревновала Фрейда к Лу Андреас-Саломе, а тот, судя по всему, умел делать всё, чтобы каждая из его обожательниц почувствовала себя наиболее близкой к нему персоной. Так, в разговоре с принцессой он обронил, что у Саломе «нет ни вашего мужества, ни вашего чистосердечия, ни ваших манер», хотя Саломе при этом продолжал расточать комплименты, да и в беседах с мужчинами подчеркивал, что «нельзя не признать» ее превосходства над другими женщинами и ее «врожденное благородство манер и поведения».