Фригорист
Шрифт:
Там он включил свет и, взяв тюбик с тональным кремом, подошел к зеркалу. Он быстро нанес макияж. Оглянувшись, он увидел наблюдавшую за его превращениями Нату. Он улыбнулся ей темным провалом рта – губы он накрасить еще не успел – и Ната чуть не ляснулась в обморок.
– Я стал невидимкой, понимаешь? Эксперимент не удался, – Стрелков от досады прикусил невидимую губу, потом схватил губную помаду и стал лихорадочно красить рот, – вот, видишь? Я ничего плохого тебе не сделаю! Меня все ищут, я словно преступник какой!
Бессмысленное выражение в глазах Наты стало понемногу рассеиваться. Она уже с интересом следила за действиями Стрелкова.
– Нет, – вдруг произнесла она, улыбнувшись, словно нашла ответ на мучивший ее вопрос, – ты не Пронька.
Она качала головой из стороны в сторону в то время, как на устах ее застыла блаженная улыбка.
– Ты – человек, только невидимый, – Ната сделала учительский жест, выставив указательный палец и помахав им в воздухе, – такое бывает.
Теперь настала очередь Стрелкова удивляться. Он изумлялся понятливости этой блаженно-наивной шизофренички.
– И тебе тоже нужно краситься, – еще шире улыбнулась Ната, в голосе которой забрезжили заговорщические нотки.
– Как и тебе, – просветлел Стрелков, – чтобы нас не узнали.
Сам того не зная, Стрелков верно нащупал суть навязчивой идеи Наты, а именно – мании преследования. Поэтому она и прибегала к макияжу, прячась за ним, как за ширмой, выставляя миру маску, защищаясь от происков тех, кто, накрась она глаза синим, например, не даст ей пиццы и колы. У Стрелкова шевельнулась мысль, что он теперь тоже вынужден будет скрывать свою пустоту под маской румян и губной помады, под очками и головным убором. Пока не найдет Спирягина, и тот не вернет ему нормальный человеческий облик. Сергей нашел очки и, нацепив их, обернулся к Нате. Она как зачарованная смотрела на него – теперь он казался ей сказочным героем. Страх сменился трепетным восхищением.
– Как я тебе? – улыбнулась накрашенными губами голова Стрелкова.
– Ты красивый, – с наивным простодушием ответила Ната.
– Правда? – удивился Стрелков, полный искренней признательности за такое доверие и любование.
– Ага, – Ната непринужденно засмеялась.
– Ты позволишь мне переночевать у тебя?
– Да, – просто кивнула Ната, – оставайся.
– А если я все смою с себя и ты снова не будешь меня видеть, ты не будешь меня бояться?
– Нет, – покрутила головой Ната.
– Я лягу на диване, я сегодня чертовски устал. Спасибо тебе, ты меня здорово выручила. Завтра у тебя будет и пицца, и кола.
Эти слова подействовали на Нату как папское благословение – на истого католика. Ее бледное лицо озарила счастливая детская улыбка.
На следующее утро Стрелков проснулся рано. Его разбудил шум посуды и воды на кухне. Он потер глаза, сел в постели и взглянул на циферблат старого будильника. Восемь ноль три.
Он зевнул, закряхтел и, сбросив одеяло, встал на ноги.
Раннее летнее солнце уже во всю полосовало пол, пробираясь в комнату разрозненными лучами-диверсантами и от этой солнечной улыбки, подобно цветку, разобранного на сотни лепестков, на душе у Сергея стало тепло и уютно.
Но ненадолго. Память подобно отрикошетившей пуле вернулась и пробила тихую блаженную уверенность в том, что все будет как обычно, сладкую уверенность, ласкающую душу проснувшегося человека, бесценную и предательски шаткую. Стрелков поморщился и пошел на кухню.
Сидя на опущенной крышке унитаза, Ната как ни в чем ни бывало что-то мешала в кастрюльке, стоявшей на маленькой плите.
– Привет, – поздоровался Стрелков.
– Привет, – непринужденно улыбнулась Ната, в сторону его голоса, – я варю кашу.
– Манную? Стрелков заводил ноздрями.
– Овсяную. На манную нужно молоко, а у меня нет.
– Овсянка, сэ-э-эр, – игриво сказал Стрелков и включил воду.
В зеркале над полочкой снова была пустота. Он смочил лицо и обернулся к рассеянно мешавшей овсянку Нате.
– Видишь?
– Это так красиво… Как ангел! – восторженно воскликнула она после небольшой паузы, в течение которой завороженно глядела на проступившие в воздухе серебристо-воздушные очертания лица Сергея.
– Теперь ты мне веришь?
– Да, – просто ответили она, – а Проньку я уже покормила, – перевела она разговор на другую тему. – Он там…
Она встала с унитаза и нагнулась под раковину. Стрелков тоже посмотрел под раковину и увидел большого темного паука на огромных ногах, замершего в правом полукружии паутины. Стрелков сел на корточки и подул на тонкие липкие нити. Это вывело насекомое из забытья. Паук лихо заработал лапками, сорвался со своего хитросплетенного «батута» и исчез за водопроводной трубой.
– Ты его напугал, – укоризненно проговорила Ната, но тут же взахлеб рассмеялась.
– Вот что, Ната, – Стрелков порылся в карманах невидимого пиджака и достал смятую, но видимую купюру. Это была одна из тех банкнот, которые Петрович машинально сунул в карман, выходя из дома.
Увидев, как бумажка достоинством в пятьдесят рублей самостоятельно кружиться в воздухе, Ната ахнула, но потом, справившись с удивлением, заулыбалась.
– Фокус-покус, – Стрелков схватил Натину ладонь, которую она попыталась отдернуть, но не могла – хватка у Сергея была цепкая, – это тебе на пиццу.
Он отпустил ее руку. В ее глазах испуг мешался с благодарностью.
– А я пошел. Завтракать не буду, дела…
Он чмокнул зачарованную Нату в щеку и выскочил в сени. Ната так и осталась стоять, гладя рукой место, куда ее поцеловал Стрелков.
На самом деле Сергей не знал что ему делать. Он хотел, по-прежнему хотел найти Спирягина, но не знал, с чего начать. Вчера профессор исчез. Вернее, не исчез, а сел в машину к тому фраеру, который охотился на Сергея. А фраер этот из спецслужбы. В первый раз Стрелков увидел его у разгромленной лаборатории, он шептался с низеньким толстеньким ментом-азером. Значит, Спирягин сейчас в руках спецслужб, – заключил Стрелков и от этого ему сделалось скверно. Как же он встретится с профессором?