Фриленды
Шрифт:
— Вот оно что! — сказал мистер Каскот. — Крестьяне… Странно, как они вдруг стали злобой дня.
— Она не очень хорошо себя вела, эта девушка, н должна уехать из деревни, иначе придется уезжать всей семье… Он хочет, чтобы я нашла ей место в Лондоне.
— Понятно. Значит, она вела себя не очень похвально?
— Да, не очень. — Щеки у Недды горели, но взгляд был тверд, и, заметив, что Каскот смотрит на нее по-прежнему спокойно, она устыдилась своего румянца. — Это поместье сэра Джералда Маллоринга. Леди Маллоринг… не хочет допускать…
Она услышала, как он злобно сжал челюсти.
— А! — сказал он. — Можете дальше не рассказывать.
«Да, — подумала Недда, — он хорошо умеет кусаться…»
Каскот легонько постукивал ладонью по столу и внезапно вспылил.
— Ох, уж эта мелочная опека благочестивых помещиц! Я хорошо знаю, что это такое! Господи! Ханжи, лицемерки… Это они погубили половину девушек, которые стали прости… — Тут он взглянул на Недду и замолчал. — Если она хоть что-нибудь умеет делать, я ей найду работу. Впрочем, для начала пусть она лучше поживет под присмотром моей старушки-экономки. Передайте вашему двоюродному брату, что она может приехать в любой день. Как ее зовут? Уилмет Гонт? Отлично.
Он записал это имя на манжете.
Недда вскочила: ей хотелось схватить его за руку, погладить по голове или еще как-нибудь выразить свою благодарность. Но она овладела собой и, со вздохом опустившись на место, обменялась с ним радостной улыбкой. Наконец она сказала:
— Мистер Каскот, есть ли хоть какая-нибудь надежда, что потом станет лучше?
— Лучше? — Тут он заметно побледнел и снова забарабанил по столу. Лучше? Черт подери! Должно стать лучше. Проклятые богачи, — голубая кровь, с их идеалами! Эти сорняки так разрослись, что просто душат нас. Да, мисс Фриленд, гроза надвигается, хотя я еще не знаю, придет ли она изнутри или извне. Скоро все обновится.
Он так барабанил по столу, что тарелки звенели и подпрыгивали. А Недда опять подумала: «Он очень хороший» — и сказала обеспокоенно:
— Значит, по-вашему, что-то можно сделать? Дирек только этим и живет. И мне хочется тоже. Я уже решила.
Его глаза опять лукаво блеснули, и он протянул руку. Не зная, того ли он от нее ждет, Недда робко протянула ему свою.
— Вы славная девочка, — сказал он. — Любите своего двоюродного брата и не беспокойтесь.
Взгляд Недды скользнул куда-то вдаль.
— Я так боюсь за него! Если бы вы его видели, вы бы это поняли.
— Когда человек чего-нибудь стоит, за него всегда страшно. С вами в Бекете был еще один молодой человек, по фамилии Фриленд…
— Это мой брат — Алан!
— Ах, это ваш брат! Ну вот, за него бояться нечего, и это очень жаль! Попробуйте сладкое — единственное блюдо, которое здесь умеют готовить.
— О нет, спасибо. Мы так чудно позавтракали! Мы с мамой днем обычно почти ничего не едим. — И, с мольбой сложив руки, она прибавила: — Это наш секрет, хорошо?
— Я нем, как могила.
Он рассмеялся, и его лицо покрылось сетью морщинок.
Недда тоже засмеялась и залпом допила вино. Она была на верху блаженства.
— Да, — сказал Каскот, — ничего нет лучше любви. И давно это у вас?
— Только пять дней, — призналась Недда. — Но это — самое главное.
— Вот это верно, — вздохнул Каскот. — Если не можешь любить, тебе остается только ненавидеть.
Недда сказала: «О!» Каскот снова забарабанил по столу.
— Оглянитесь и посмотрите на них. — Он обвел взглядом ресторан, где было несколько посетителей, прошедших шлифовку благородного воспитания. — Что они знают о жизни? Кому сочувствуют, с кем их душа? Да и есть ли у них душа? Маленькое кровопускание — вот что им нужно, тупые скоты!
Недда посмотрела вокруг с ужасом и любопытством, но не заметила никакой разницы между этими людьми и всеми своими знакомыми. И она робко спросила:
— А нам, по-вашему, тоже нужно кровопускание?
Лицо Каскота снова сморщилось от смеха.
— Еще бы! И в первую очередь мне самому.
«Он, правда, очень человечен», — подумала Недда и поднялась.
— Мне пора. Мы так мило посидели! Я не знаю, как вас благодарить. До свидания.
Худой, хрупкой рукой он пожал ее крепкую ручку и стоял, улыбаясь, пока за ней не закрылась дверь ресторана.
На улицах царило бурное оживление, и у Недды закружилась голова. Она так жадно глядела вокруг, что все сливалось у нее перед глазами. Путь до Тотенхем Корт-роуд показался ей слишком длинным, но ведь сбиться она не могла, потому что, проходя, читала все таблички с названиями улиц. Наконец, она очутилась на углу улицы Поултри. «Поултри, — подумала она, — такое название я бы запомнила». И она тихонько рассмеялась. Это был такой чистый и нежный смех, что проезжавший мимо извозчик, старик с озабоченным взглядом, седой бородой и глубокими морщинами на красных щеках, даже остановился.
— Поултри, — повторила Недда. — Скажите, пожалуйста, я выйду так на Тотенхем Корт-роуд?
— Что вы, мисс! — ответил извозчик. — Вы идете прямехонько к Ист-Энду.
«К Ист-Энду! — подумала Недда. — Лучше пусть он меня довезет». И она села в его пролетку. Она ехала и улыбалась. Ей не приходило в голову, что это настроение могло быть вызвано шардоне. Каскот ей сказал, чтобы она любила и ни о чем не беспокоилась. Чудесно!
Она по-прежнему улыбалась, когда извозчик высадил ее у входа в метро на Тотенхем Корт-роуд; она достала кошелек, чтобы расплатиться. Надо было заплатить шиллинг, но ей захотелось дать два. Хоть он и румяный, но вид у него такой озабоченный и усталый.
Он взял деньги и сказал:
— Спасибо, мисс, вы и не знаете, как мне это сейчас кстати.
— Ах, — пробормотала Недда, — тогда возьмите и это. Жалко, что у меня больше нет, — только на метро осталось…
Старик взял протянутые деньги, и на его щеке, у носа, появилась какая-то влага.
— Спаси вас бог! — сказал он и, щелкнув кнутом, быстро отъехал.
У Недды подкатил комок к горлу, но она спустилась вниз, к поездам, все еще сияя; настроение переменилось позже, когда она подходила к Спаньярдс-роуд; тут над ней как будто нависли тучи, и домой она вернулась угнетенная.